— Знаешь, Алёша, — решил Медведев, — чтобы не терять времени, ступай за каретой, а мы пока все обсудим. Егор пойдет с тобой, на обратном пути заглянете сюда, а мы к этому времени ре шим, что делать.
Алеша выбрался на дорогу и отправился разыскивать каретника. На некотором расстоянии за ним с видом деревенского бездельника плелся Егор.
Тем временем Картымазов, Медведев и Филипп, каждый по очереди, прошлись мимо купеческого дома, внимательно разглядывая его со всех сторон. Когда они снова встретились в рощице, Филипп возбужденно схватил Василия за руку.
— Ты видел?! Нет, ты видел, чем украшены ворота?
— Да, там'какие-то грифоны.
— Неужели ты не понял?! Это же и есть железная птица! Ты видел, что у них раскрыты пасти?
Они же поют! Вот он — знак! Все должно получиться!
— Но грифон — не совсем птица, — усомнилсяМедведев.
— Послушайте, — перебил их Картымазов, — у меня появилась великолепная мысль: вот где наконец может пригодиться маленький рост, который я проклинаю всю жизнь…
Когда через час Алеша и Егор вернулись с каретой, план освобождения Настеньки был разработан. Алешу посвятили во все подробности, и друзья расстались, чтобы ровно в полдень встретиться во дворе купца Елизара Быка.
Старая, выцветшая зеленая карета с маленькими окошками, плотно затянутыми полинявшим желтым бархатом, уже тронулась по дороге к дому Быка, как вдруг Алеша соскочил с козел и вернулся:
— Да, Василий Иваныч, чуть не забыл! Тот парень, ну, что вы тогда захватили ночью, — это вовсе не Васюк Филин. Он-то и есть Степан Ярый!
Глава шестая
ПОПЫТКА КАРТЫМАЗОВА
Симон Черный сидел в большом мягком кресле у окна. Сквозь щель между плотными занавесями, создающими в маленькой комнатке полумрак, он меланхолично наблюдал за будничной жизнью во дворе. Левой рукой Симон поглаживал черную кошку, дремавшую на его коленях, а в длинных белых пальцах правой держал наполненный вином хрустальный кубок венецианской работы. Рядом стоял маленький столик, на нем — вина, фрукты и восточные сладости.
Время от времени Симон отпивал маленький глоток, не упуская ни слова из разговора, происходившего в двух шагах от него за тяжелой зеленой шторой, которая отделяла эту маленькую комнатку от светлицы, где Елизар Бык угощал завтраком своего нечаянного гостя.
Ян Кожух получил прозвище Кроткий благодаря удивительному выражению своего лица, совершенно не вязавшемуся с его характером. Рыхлый крупный обрюзгший человек с мясистым носом и болезненными припухшими глазами, Ян Кожух обладал привычкой особым образом поджимать губы и держать голову чуть склоненной, как держат ее святые на иконах, отчего лицо его приобретало выражение необыкновенной кротости и терпения, при этом он еще чуть косоглазил к казалось, постоянно стремился рассмотреть кон чик своего носа, что еще больше придавало ем; вид смиренного мученика и страдальца. Однакс сеточка красных прожилок, покрывающая еп большой нос, не оставляла никаких сомнений что этот святой на вид человек одержим постоян ной и неутолимой жаждой.
Если бы не щекотливое положение беглеца, Яь Кожух Кроткий, наверно, не скоро бы вышел и; дома Быка, а завтрак, постепенно превратившие! в обед, незаметно перешел бы в ужин, после чегс пришлось бы звать четырех слуг, чтобы отнеси-бесчувственное тело гостя в постель. Но, памяту* о предстоящей дороге, Кожух изо всех сил ста рался пить в меру, что давалось ему с большие трудом по двум причинам: вина были прекрасными, а мера — понятием, безграничным.
— Увы, дорогой Елизар, несчастья посланы нам свыше, чтобы испытать наше смирение, — печаль* но вздыхал он, рассказывая о своих бедах, — и если бы не ты и твоя всему миру известная доброта,я подох бы в дороге от усталости и жажды.Он выпил и деловито спросил:
— Так на чем это я остановился?
— На том, что ты послал письма соседям.
— Вот-вот. Я предложил этим несчастным помощь. Совершенно бескорыстную дружескую помощь, Елизар. Ты ведь знаешь, да и все знают, какой я добрый человек. Я просто места себе не нахожу, когда вижу людское горе. Но я всегда бываю жестоко наказан за свою доброту. Жестоко! И вот = на меня нападает это чудовище, этот изверг — Леваш Копыто. За что, Господи?! — Кожух закатил глаза и сделал вид, что помолился. — Этот кровавый злодей убил моих бедных ребят! Всех! А моя дорогая, любимая жена… мои детки… Боже мой, Боже… Есть же на свете такие убийцы! А еще перед этим я потерял своего лучшего друга!
— Какое несчастье, — посочувствовал Елизар и наполнил опустевшую чашу Яна. — А что с ним случилось?
Кожух залпом выпил и, склонив голову на плечо, горько задумался, машинально подставив чашу Елизару, который наполнил ее снова. Ян Кожух Кроткий с горестным выражением лица рассматривал кончик своего носа и, казалось, видел там отражение минувших событий.
— Ах, какой это был человек, Елизар! Мы с ним,правда, недавно сдружились, но зато сразу и навечно! Какой это парень! Храбрец! Смельчак! Воин! И надо же мне было отпустить его к этому проклятому Медведеву!
— Успокойся, Ян, успокойся. Знаешь, ты сейчас об этом не вспоминай. Как-нибудь потом расскажешь.
— Нет! — решительно заявил Кожух и, подняв голову, уставился на Елизара. — Нет, ты слушай, когда я говорю.
— Как хочешь, Ян. А то, может, — не надо?
— Надо! Все расскажу! Приехал это Степа от князя…
— Ага! Степан, стало быть? — уточнил Елизар.
— Да. Степа Ярый. Так его зовут. Золотой человек! Добрый, мягкий, совсем как я! Ну, сам посуди!
С дороги, уставший, немедленно взял отряд и поехщт нстаогать этому Медведеву. А я ведь говорил ему…
— Медведеву?
— Да нет же, Степке! Говорил ему: «Не надо, отдохни, завтра поедешь». Не послушал. Пошел. Бедняга… Верно, голову сложил за свою доброту.
-—Да что ты!
— Конечно! Ведь этот Медведев — он же головорез и убийца! Взял, да ни за что ни про что поубивал половину моих людей, а бедного Степу, говорят, протащил на веревке двадцать верст! Зверь,а не человек! Боже мой, какие люди меня там окружали! Ужас! Одни убийцы! Нет-нет, я даже рад,что все так обегжулось, и больше туда — ни за какие деньги!
— Постой, а за что же его, Степана-то, этот Медведев?
— Да просто тай Для удовольствия! Ты не знаешь этих московитов. Хуже татар! Разбойники!Особенно Медведев. Вот тебе пример: две недели назад он за одну ночь своими собственными руками перебил тридцать человек безобидных мужиков. А за что? Да ни за что! Бедняги просто жили в его лесу — им негде было приютиться. Во как!
— А ты уверен, что Степан погиб?
— Кто его знает! После такого зверства с арканом… Но если он даже выжил, я знаю — этот Медведев каждый день мучает его люхыми пытками! С него станется! Да-да. Они все там такие. Вот, к слову скажем, Картымазов. Поехал я это две недели назад к нему в гости. Исключительно по-дружески. Так что ты думаешь? Тут же набросился на меня с оружием в руках! Убийца!, А что за тип мой сосед— Бартенев! М-м-м-м! Вот- такого роста —громила* Палач! Изверг! Можешь себе представить, как мне там жилось среди них!
. Да, бедный Ян, — вздыхал Елизар, подливая Кожуху вина. -Не повезло тебе крепко, да и Степана жалко. Как, ты сказал, его фамилия?
— Ярый! — выпалил Кожух, опрокинул очередную чашу и прошептал доверительно: — Но это кличка. На самом деле он — Полуехтов. Беглец из Москвы. Его папаша жуткий изверг. Ежедневно избивал мальчонку палкой, а ведь знатный, сукин сын, — какой-то дьяк, чуть ли не самого великого князя…
Елизар удовлетворенно отпил глоток вина, а глаза Симона расширились, и он застыл на секунду с поднятым бокалом, потом задумчиво пригубил.
Неизвестно, за что пил Кожух, но двое его слушателей — видимый и невидимый — поздравили себя с неожиданной удачей в поисках пропавшего сына Полуехтова. Впрочем, Елизар не случайно завел разговор об этом. Было ясно, что такой забияка, как Степан, мог найти себе пристанище и службу только у самых лютых ненавистников Москвы, а на всем западном рубеже трудно было найти более подходящих людей, чем князь Семен и его слуга Кожух.