Выбрать главу

— Разве мы не верные подданные? Разве мы не любим нашего короля?! Мы его очень, очень лю­бим! Да-да, братья, мы устроим ему праздник! Лю­бимое королевское развлечение! Слышите —

Большая короледская охота на зубраГ

Олеяькович лихорадочно бросался от Вельско­го к Ольшанскому, от Ольшанского к Вельскому и резко, яростно, жестко швырял в них пригоршни слов* жгучих, как раскаленный песок.

— Все произойдет здесь. Да-да именно здесь, на этом самом месте! Представьте себе: король в гос­тях у русских князей! Какая радость на наших ли­цах! Мы принимаем короля! Нет — всю королев­скую семью! Вон там, поодаль, будет шатер старой королевы, мы непременно должны пригласить и ее! „А вот тут будут сидеть королевичи — все до единого! Никого не забудем —- мальчики должны учиться искусству охоты на крупного зверя у на­стоящих охотников — у нас, братья, у нас! А ко­роль… О-о-о! Разумеется, сам король тоже здесь! А вокруг него — мы! Вот, к примеру, совсем как сей­час вокруг Глинского. Да-да, верно, там, у дуба,он и будет стоять… Чу! Слышите! Собаки лают!

Скоро зубр будет здесь! Все смотрят туда… Все ждут зубра…

И вдруг действительно из леса донесся приглу­шенный лай огромной своры и неясный глухой треск. Но никто не слышал этого, никто не смот-рел в ту сторону. Все как завороженные застыли на месте, не сводя глаз с Олельковича.

И в эту минуту князь Федор Вельский окаменел^ потрясенный совершенно неожиданным чудовищным поворотом событий. Да, это он, Федор, составил Михаилу план его речи и принудил его выучить назубок основные фрагменты, но то, что говорил сейчас Олелькович,было жутким плодом его собственного воображения, должно быть, раз­буженного внезапно после долгой спячки. Куда девался прежний Михайлушка — благодушный ве­сельчак, пусть грубый, пусть глуповатый, пусть иногда жестокий, но всегда ухмыляющийся доб­родушной полупьяной усмешкой? Сейчас по лес­ной поляне, сжимая в руке сверкающую лезвием рогатину, метался свирепый безумец с налитыми кровью глазами. Он с циничной отчетливостью доводил до естественного завершения тайные не­досказанные* недовыраженные мысли самого Фе­дора, и Федор ужаснудая, увидев перед собой жи­вое и кровавое обличие этих мыслей.

Олелькович остановился перед бледным, но не­возмутимым Глинским и, склонив голову набок, продолжал, медленно поднимая рогатину:

— Братья, смотрите! Внимайте! Большая коро­левская охота достигает своего высшего момента!

Олелькович внезапно замахнулся рогатиной, нацелив острие в грудь Глинского, и в ту же се­кунду за его спиной раздался короткий крик Оль­шанского-.

— Зубр!

Олелькович резко обернулся.

Из чащи прямо на него бежал огромный ста­рый бык.

Длинные нити слюны свисали из его открытой пасти; тяжело и шумно дыша, он шел по прямой,неумолимо приближаясь, не разбирая дороги, подминая кусты и ломая маленькие березки.

И тут же легендарный храбрец князь Иван Оль­шанский быстрыми, решительными шагами дви­нулся навстречу рассвирепевшему зверю, занеся над головой рогатину.

У него бешено колотилось сердце, дрожали руки, а ноги, казалось, вот-вот подкосятся; ему хотелось изо всех сил рвануться и убежать подальше в лес, но, упрямо сжав белые губы, он шел и шел вперед, в который раз превозмогая свой вечный страх.

В десяти шагах от дуба они сошлись.

Ольшанский был крепок и силен, но ему не хватило чуточки ловкости и хладнокровия. Он на­нес страшный по силе, но неточный удар. Лезвие рогатины наткнулось на ребро, толстое древко переломилось как лучинка, а князь Ольшанский пролетел мимо зубра с обломком рогатины в ру­ках и покатился по земле, брошенный силой соб­ственного удара.

Бык взревел так, что задрожали стволы деревь­ев, на губах у него появилась кровавая пена, но, верный своему правилу, не сводя глаз с Олелько-вича, он двинулся вперед, ускоряя разгон.

Навстречу ему шла еще одна человеческая фи­гурка.

Маленький худой Федор Вельский, близоруко щурясь, смело двигался вперед и, обеими рукам» выставив перо рогатины, вонзил его в огромную мохнатую грудь.

Рогатина застряла в плотной ткани мышц, и не было у Федора сил воткнуть ее глубже.

По сравнению с ударом Ольшанского это был едва ощутимый укус комара. Бык, мотнув головой,с неумолимым ускорением шел дальше, и торча­щая из его груди рогатина с пружинистой силой отбросила Федора в сторону.

Олелькович стоял с уже занесенным над голо­вой оружием,, а на его побелевшем, как мел, об­рюзгшем, пухлом лице выступили крупные капли пота, и по мере приближения зубра он слабею­щей рукой медленно опускал рогатину, пока она не коснулась земли и не выпала из его рук от од­ного этого слабого прикосновения.

Й тогда Глинский взял стоящую рядом с ним четвертую рогатину.

Сделав несколько твердых уверенных шагов, он зашёл слева от бегущего на них зубра. Зверь уже был перед Олельковичем, от грохота его копыт содрогалась земля, и казалось, он сейчас сомнет и затопчет одетого в яркий кафтан князя, скованно­го страхом, стоящего неподвижно с беспомощно опущенными руками. Наклонив голову, зубр гото­вился пригвоздить к дубу это красное раздражаю­щее пятно, к которому он давно стремился, отбра­сывая все препятствия на своем пути.

Глинский коротким движением взмахнул рога­тиной, она мягко вошла между ребрами и, утонув до середины древка, пронзила насквозь сердце.

Зубр вздрогнул и на какую-то долю секунды за­стыл, не двигаясь, потом медленно повернул голо­ву, глянул на Глинского глазами, полными неверо­ятного изумления, и, рухнув на передние ноги, свалился на бок.

— Бедный зверь! — прошептал Глинский. — Ты спас мне жизнь, а я убил тебя… И ради кого?

На поляне все пришло в движение.

Со всех сторон вырвались собаки, откуда-то появились загонщики, егеря, псари; все бегали,кричали, трясли Олельковича, суетились вокруг Вельского помогали подняться Ольшанскому.

Глинский повернулся и не оглядываясь пошел к дороге.

Поздним вечером этого дня темная вода Илути, как в добрые старые времена, отражала ярко осве­щенные окна охотничьего терема и огни костров на берегу.

Вельский сидел на скамье под осиной, прислу­шиваясь к веселому шуму и пьяным песням. В те­реме пировали князья — на свежем воздухе воины и слуги.

Из темноты выросла чья-то тень.

— Это я, князь.

— Что случилось, Юрок?

— Новости. Во-первых, сообщение из Горваля.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет,~пустяк. В окрестных лесах появилась ка­

кая-то шайка грабителей. Первые жертвы — ре-

чицткий сборщик податей с обозом весенней дани

и казначей князя Семена.

— Забавно… — улыбнулся Федор.

— Во-вторых, приехал отец Леонтий и хочет

тебя видеть.

— Очень хорошо, я поднимусь к нему.

— Он сказал, что сам тебя найдет, как только

переоденется с дороги. В-третьих, Глинский соби­

рается уезжать.

— Это я знаю.

— Но ты не знаешь всего. Олелькович узнал от Ганса, что Глинский прямо отсюда направляется в Гомель. Тотчас после этого разговора пятеро лю­дей Оледьковича сели на коней и выехали за во­рота. Только что наша охрана в лесу видела, как эти люди промчались по Стародубской дороге в сторону Гомеля.

Федор насторожился.

—  Олелькович разговаривал с Глинским после возвращения с охоты в мое отсутствие?

—  Нет. И даже старался держаться от него по­дальше. Это меня удивило, и потому я вниматель­но наблюдал за его действиями. Не нужно ли на всякий случай предупредить Глинского?

Федор глубоко задумался.

Неужели Олелькович решился… Нет, не может быть. Это случайное совпадение. Впрочем, этот самолюбивый дурак может не простить униже­ния. Он в пылу азарта едва не убил Глинского, атот спас ему жизнь. Что же делать? Предупре­дить? Но, быть может, Олелькович прав! Ведь Глинский все знаети не с нами! Вот онипервые шаги нового пути…

Да, Федор знал, что придется приносить жерт­вы, стать жестоким. Наконец, настанет время, ко­гда, возможно, необходимо будет принести кого-то в жертву. Но вот так, сразу же, в первый день?! Федор не предполагал, что Глинский откажется от участия в заговоре. Глинского притесняют, и, ка­залось, он должен быть недоволен королем, а вот, поди ж ты… Это стало большой неожиданностью. А теперь на душе неспокойно.