Насилу я упросил нашу прислугу Нюту, поехать "за барыню". Ее хватило только на два раза вокруг нашего квартала; жалуясь на холод, она сошла у нашего дома, а я продолжал подгонять коней уже кнутом... Вороная, оказалось, могла, екая селезенкой, скакать галопом, Над ней появился пар. Владелец-извозчик, подкарауливший меня на одном из углов, потребовал, чтобы я пустил лошадей шагом, так как срок найма истекал.
Это мне не понравилось, да и к тому времени я уже достаточно поуправлял парой; я отдал лошадей извозчику и направился в пивную, где, по условию, я должен был найти Андрея.
В большой комнате, среди облаков табачного дыма, за столом восседал уже полупьяный кучер, окруженный своими собутыльниками... Мне был преподнесен полный стакан пива. Я с трудом отпил полглотка и этим как бы подтвердил свое участие в попойке... Очевидно, это входило в планы Андрея; он тут же заявил, что от моих денег не осталось ни копейки.
В ВАГОНЕ
- Двадцать один час! Подумайте, два-адцать один час, мы сидели на этой, Богом забытой, маленькой станции, приехав из Киева, - маленький человек, с седеющей головой, тряс указательным пальцем правой руки, в то время, как его карие глаза, с отекшей кожей под ними, уставились в своего компаньона по купэ. Он сидел на мягком сидении, слегка качаясь в такт колесам вагона, которые, перебирая стыки рельсов, выстукивали однообразный, укачивающий напев.
- Да и название этой станции кто-то умно придумал - "Круты"- точно крутая горка, через которую трудно перебраться. А все почему? - Он продвинулся вперед и тогда его ноги достали до пола:-По-о-тому, что эта железная дорога принадлежит частному предприятию, которое отказывается пустить два поезда в сутки. Экономят! Экономят на наших шеях! - Он еще повысил свой, и без того, высокий голос. - Но они забывают об экономии, платя жалованье, в астрономических цифрах, своим директорам правления. А возьмите скромное жалованье наших правительственных чиновников, военных, докторов - этих жрецов медицины, с мизерной оплатой их визитов, которым пациенты суют в темном коридоре при прощании, мятые рублевки... А они, эти... предприниматели, коммерсанты, владельцы дороги, преподносят своим Главноуправляющим премии в шестизначных цифрах... Это... это же, - он приподнял свои узкие плечи, пока подбирал необходимое для него слово, ...это просто... неприлично... получать такие суммы денег, в то время, как самый высокий оклад жалованья министрам в нашем Государстве не превышает 20-ти тысяч рублей в год.
Вагон, проходя соединения рельсов на стрелке, закачался. Колеса, звякая, ускорили свой стук, дверь купэ, прокатившись на своих роликах, открылась и тряслась вместе со своими ручками. На стене, на крючке, дворянский картуз с красным околышком и кокардой на мягкой тулье, качался от боковой и продольной качки вагона. Чай, в двух стаканах на столике у окна не выплеснулся только потому, что был удержан плавающими кружками лимона.
- Возьмите к примеру наши правительственные железные дороги, - продолжал, осуждающий владельцев дороги, пассажир, - они превосходны, надежны, всегда прибывают и отбывают согласно расписанию, комфортабельны, не такие, как эта узкоколейка. В этом купэ тебя трясет, как горошину в стручке...
Он замолчал, глядел в окно и курил папиросу. Заходящее солнце мигало сквозь чахлый сосновый лес. В одном открытом месте, появилась хронически верная картина российского пейзажа: у закрытого шлагбаума на переезде, стояла пара-другая крестьянских телег. Беременная стрелочница, поводя из стороны в сторону животом, торопилась к переезду и, опоздав все же, на ходу разматывала зеленый флажок. Невольно возникал тоже хронический вопрос: "А где и что делает он - стрелочник?".
Потом, точно вспомнив что-то, все тот же словоохотливый курящий господин снова обратился к своему молчаливому спутнику:
- Позвольте представиться - Владимир Сергеевич Адрианов, Предводитель Дворянства Олишевского уезда, - он сделал маленькую паузу, чтобы проследить эффект своих слов, - с кем имею честь говорить?
- Герман Альфредович Лозенель - доктор, - скромно ответил румяный, плотный, с орлиным носом над аккуратно подстриженными седыми усами и бородкой спутник. Его карие глаза были серьезны и спокойны - глаза, которые привыкли наблюдать и понимать.
Они оба продвинулись вперед на своих местах и пожали друг другу руки.
- Очень рад... рад познакомиться с Вами, - начал Адрианов, в его глазах были приветливость и любопытство... - Возвращаетесь домой? - Его загорелая, маленькая с коричневыми пятнами, рука потирала коленку.
-Да, был в уезде, - ответил доктор лаконически.
- Так, та-ак, хорошо в гостях, а дома лучше, - заулыбался Адрианов. Он положил свою папиросу в пепельницу. - Мы забыли наш чай. Надеюсь, что он еще не остыл. Пожалуйста ! - Он осторожно подал блюдечко со стаканом чая доктору. Погрузив концы своих седеющих, табаком прокопченных, усов в свой стакан, он сделал глоток и сморщил нос. - Остыл. На следующей станции проводник принесет нам кипятку. - Он поставил стакан назад на столик у окна.
- А я еду в Чернигов, чтобы поместить моего сына, Михаила в Дворянский Пансион. Он наверно все еще спит там, - он указал на верхнюю полку купэ.
-Это замечательное Учреждение для детей дворян. Только три таких во всей России. Позвольте мне Вам рассказать про этот Пансион, потому, что я принял большое участие в деле, разработке планов и постройке этого Черниговского Дворянского Пансион-Приюта, - и, не ожидая ответа доктора, Адрианов продолжал:
- Наш последний Дворянский Съезд был бурным. Большинство членов его высказывали недовольство, беспокойство и даже страх... Все это создавало пессимистический взгляд на будущее дворянского сословия... Конечно на это были свои причины.., но эти причины родились прежде нас, - Адрианов отхлебнул своего холодного чая. - Наши предшественники бояре наслаждались властью, богатством и привилегиями дольше, чем мы, дворяне.
Когда пришло освобождение крестьян от крепостной зависимости, современники назвали это "куцым освобождением", потому что крестьяне были наделены слишком малыми участками земли, а дворяне потеряли свой бесплатный рабочий труд. Это-то и было началом обеднения дворян... - В голосе рассказчика были нотки печали и даже скорби.
- Плохой и в то же время дорогой уход за имениями не приносил достаточного дохода, чтобы покрыть расходы жизни: заграничные путешествия, многочисленные приемы с оркестрами и обильными обедами, домашние театры, иностранные воспитатели, конюшни чистокровных лошадей и карточные долги, - он кивал головой, перечисляя каждое жизненное развлечение и удовольствие дворянина. Число заложенных и переложенных имений продающихся с торгов росло и они переходили во владение тем, кто не думал, - последующие слова Адрианов продекламировал, - что дворянину пристало жить - только благородно, что требует двоякого действия - получать и тратить...
- Вот почему, - он приподнял плечи и развел руки в стороны, - в начале 20-го века, дворянство задыхалось в борьбе за собственное существование, за привилегию называться - "Столпами Империи Российской".
Все еще много помещиков-дворян, владеющих крупными имениями. Они все еще сохранили свои привилегии в занятии высших должностей нашего правительства, в праве приема их детей в такие учебные заведения, как: Лицей, Училище Правоведения, Пажеский и Морской корпуса, женские институты и прочее... Но массы из других сословий не дремали; их принимали в университеты, военные училища, не заглядывая в их родословные книги. И эта волна большинства деятельных, энергичных граждан часто выдвигала из своей среды выдающихся людей; один из них наш Премьер Министр, - в глазах Адрианова было уважение, но была и тень удивления. Он сделал паузу и глядел на доктора, который сидел молча, ладонь его левой руки поддерживала его подбородок с коротко подстриженной бородой, а правая играла брелоками на золотой цепочке, лежавшей поперек его жилета. Он, изредка, поддерживал речь Адрианова своими лаконическими "Да, да, конечно... безусловно".