- Юному Артиго? – уточнил Пантин, на котором ни одна ниточка не промокла, в отличие от ученицы, словно из бани вылезшей. Хорошо, что в магическом цилиндре не бывало сквозняков.
Елена совершенно не помнила, чтобы кто-то называл магу имя мальчика или раскрывал происхождение, но… он просто знал, и все.
- Да.
- Нет.
- Ты не можешь или не хочешь? – на этот раз Елена решилась все же вступить в диспут.
- Я не могу, - отозвался мастер, ухитрившись сделать красноречивые ударения на обоих словах. – Кто-то другой, быть может, справится.
- Почему? – безнадежно спросила Елена, разминая кисти, которые болели так, словно каждое сухожилие превратилось в стальную и безжалостно растянутую струну.
- Потому что настоящая магия это договор, - внезапно ответил фехтмейстер. – Волшба по рецептам есть удел низких практиков. А истинное колдовство по природе своей обращение к силам настолько могущественным, что ими нельзя управлять, ни по наитию, ни по науке, - он помолчал немного. – Но можно договориться. Заключить нечто вроде сделки. Ты отдаешь и получаешь, при этом обмен должен быть равноценным. Хитрованство недопустимо и невозможно.
- А! – сегодня точно был удивительный день прозрений и откровений. С учетом слов Пантина многое стало на свои места. – Так вот почему ты не лечишь и не сражаешься?!
- Наконец-то поняла, - проворчал Пантин. – Да, это часть моего договора с непознаваемым и неназываемым. Я живу, неподвластный болезням и старению. Мой клинок сильнейший в мире, нет бойца, что мог бы превзойти меня в чем-либо. Но цена моего искусства – невмешательство в естественный ход вещей. Мне позволено изредка облегчать страдания людей…
Елена сглотнула, вспомнив адовы мучения, которые буквально по щелчку прекратил старый маг.
- … и не более того. А вредить людям, тем более убивать их, запрещено.
- А если ты нарушишь запрет? – не могла не полюбопытствовать Елена.
- Тогда придет время расплаты, - исчерпывающе отрезал мастер. – И она будет взыскана незамедлительно.
- Понятно.
- Вряд ли. Но, по крайней мере, ты получила ответ и перестанешь изводить меня всякими намеками, - брюзгливо отозвался Пантин. – Все, закончим на сегодня. Что с вашей компанией?
- Распадается, - честно сказала женщина. – Судя по всему, отыграем одно-два представления и разойдемся. Может… - она задумалась на мгновение. – Может и к лучшему.
Она еще немного помолчала, собираясь с силами, чтобы задать наиболее важный вопрос. Наконец, решилась.
- Ты пойдешь со мной дальше? Будешь учить?
- Не запрягай лошадь позади телеги, а повод вперед последствия, - загадочно ответил Пантин. – Не торопи ход вещей. Иди.
* * *
Возвращаться в городок не хотелось. Вернее – сейчас не хотелось. Елена предпочла немного побыть одна, гуляя в полутьме за городской стеной, точнее за некой оградой, которая давным-давно, вероятно, защищала от чего-то, сейчас же превратилась в символическую границу между пейзажами «огороды» и «огороды плюс дома».
А еще у Елены имелось настроение и намерение немного выпить. Оно, то есть желание казалось странным и совершенно для женщины нехарактерным, однако, раз уцепившись за мозги, не отпускало второй день. Тем более, что завтра, похоже, труппу ждало решающее объяснение, как жить дальше, к такому ответственному моменту следовало подходить, очистив душу от вредного напряжения.
В конце концов, утомившись в моральной борьбе, Елена решила, что лучше не бороться, а контролируемо закрыть гештальт, для чего с утра была приобретена и залита во фляжку неплохая гвоздичная водка. Таким образом, план действий вырисовался вполне определенно: сейчас прогулка, затем небольшой акт пьянства под одеялом, затем сон. Дальше – как получится.
Ночь была красивая, отчасти похожа на ту, что встретила путников давным-давно, когда Елена первый и последний раз отправилась за Профитом. Только сейчас краски были сглажены, окружающий мир выглядел менее контрастным, более уютным и чуть-чуть размытым. Лунный свет подсвечивал небо так, что казалось – закат все длится и длится. Тихонько проплывали небольшие стада туч, ветер почти утих. Было удивительно тепло, так, словно вот-вот начнется оттепель. Хотя почему бы и нет, может завтра и начнется.
Елена стянула шлык старенького шаперона, открывая волосы едва заметному ветерку, вернее даже сквозняку. Заправила за ухо непослушную прядь. Присела на корягу, которую по неведомым причинам все еще не пустили на дрова. Деревяшка неприятно холодила сквозь штаны и холщовые портки, но засиживаться гуляка не собиралась. Городок замирал, подсвеченный редкими лампами и фонарями. Дома стояли, как черные кубики с треугольными крышами – запертые ставни удерживали тепло и заодно свет. Перехрюкивались вездесущие свиньи.
Забавно, подумала Елена. Мир без кошек и собак… Зато с волшебными мяурами и страхолюдными гиенами, больше смахивающими на жеводанского зверя. Все-таки любопытно, как здесь появились люди? Из какого мира пришли несколько тысяч лет назад? Повинуясь одномоментному порыву, женщина сняла с пояса флягу в оплетке из кожаных ремешков. Да, пора бы озаботиться оловянной, но денег жалко, а стекло служит себе и служит… пока не разобьется. Дед рассказывал, стеклянные фляги даже в Отечественную использовали – и ничего.
Она глотнула, чуть-чуть, сущую каплю. Водка пошла неожиданно легко, с нормальной сивушной горечью, но без перханья, просто «трудная вода», как пел… кто-то. Да и хрен с ним, какая, в конце концов, разница. Здесь его точно уж нет, и не будет.
Трудная вода, проговорила она про себя, старательно и по-русски, затем повторила шепотом вслух и добавила:
- В подворотне нас ждет маниак…
Второй глоток аква-виты прошел еще легче, наверное, все-таки сказываются нервы. Много событий, много сложностей. Немудрено, что водка всего лишь расслабляет, а не пьянит. Главное – не перебрать и не задремать под зимней луной. Сбоку заскрипел, захрустел подтаявший за день снег, теперь снова застывший твердым настом. Кто-то идет. Елена коснулась рукояти ножа, привычно тронула подушечкой пальца шнурок для быстрого перехвата.
- Это я, - предупредила Гамилла.
Елена молча подняла фляжку в жесте, похожем на салют, немного сдвинулась, освобождая место. Лекарка не ждала, что арбалетчица присядет, но Гамилла и в самом деле воспользовалась любезностью. С минуту они сидели молча, созерцая луну, как настоящие японцы, слушая далекое похрюкивание сторожевых свиней. Отчаянно заблеяла коза. Режут ее, что ли, на ночь глядя?..
Элегия, подумала Елена. Пастораль. Полотна голландцев семнадцатого века. И протянула спутнице фляжку. Та, не чинясь, приняла, отпила, вежливо, чуть-чуть, вернула стекло, предварительно обтерев горлышко рукавом. Еще минут пять или даже больше они сидели, передавая друг другу сосуд и будто соревнуясь, кто сделает более изящный глоток. Туч прибавилось, луна чуть поблекла, и ночь стала больше напоминать действительно ночную пору, а не затянувшиеся сумерки. Елена подтянула выше пелерину шаперона, спрятала в крашеной шерсти подбородок. Она, в общем, ничего не хотела и ничего не ждала от случайной спутницы. Было что-то удивительно спокойное, несуетливо-правильное в том, чтобы сидеть, так вот, в молчании, пить по глоточку неплохую водку и смотреть в небо. Хмель подкрался тихонько, будто фенек-мышелов на мягких лапках, не туманя мозги, а скорее навеяв философское принятие мира. Елена поняла, что на самом деле ей, по большому счету, на все плевать. Труппа, постановка, Раньян, прибабахнутый Артиго. Даже периодически накатывающее желание кого-нибудь обнять и целовать, наслаждаясь теплом человеческого тела… а затем и не только лишь теплом.
Всего этого сейчас нет. Просто нет.
- Я много странствовала. В основном по юго-востоку, - сказала арбалетчица.
- Белая гора на синем фоне? – уточнила Елена, вспоминая символ королевства Закатного Юга.
- Да.
- Бывает, - по-прежнему философски заметила Елена.
Хорошо быть дворянкой, пусть бедной, пусть одинокой и свободной женщиной. Всегда можно пожить неделю-другую в гостях у кого-нибудь, да и о пропитании заботиться проще. С разносолами, конечно, не заладится, но хлеб в миску, так или иначе, положат. Отчего бы и не путешествовать, если на пальце фамильный перстень, а в сердце достаточно храбрости?