- Дать им… родне то есть, денег, - попробовала еще один вариант Елена. – Чтобы не обижали. Не изнуряли работой.
Она быстро прикинула, у кого можно было бы одолжиться, лучше золотом, хотя вряд ли получится. Выпросить аванс у глоссатора?
- Возьмут, - согласился искупитель. – А гарантия?
- Слово? – предположила она и сама поморщилась от слабости позиции.
- Не сдержат, - подтвердил Насильник. – Это крестьяне, пусть и зажиточные, судя по жилью… - он тоже посмотрел на дом. – Для крестьян слова «честь» и «верность клятве» ничего не стоят, они как теплый пар из дворянской задницы. Роскошь, которая мужику не по его тощему кошелю.
- Твари, - проскрежетала Елена, ненавидя сразу весь мир, от верхов с их спесивой уверенностью в неотъемлемом праве топтать нижних, до низов, которые с готовностью поддерживали игру и строили собственную иерархию унижений.
- Крестьянин жесток, - искупитель не совсем верно понял ее. – Более жесток, чем любой аристократ. Дворянин может позволить себе роскошь проявить милосердие, особенно, если ему это ничего не стоит. А тот, кто всю жизнь ходит под страхом голодной смерти, должен быть расчетливым. Прагматичным.
Насильник вымолвил сложное и редкое, «городское» слово без запинки, абсолютно естественно. Он, совсем как при обсуждении доспехов, говорил очень чисто и ровно, будто и не ограничивался несколько месяцев подряд междометиями и фразами по три-пять слов в стиле «давайте есть ворону».
- А суровая прагматичность всегда жестока, потому что не знает исключений. Ты дашь им денег, они конечно же возьмут. Дадут любое обещание, но даже и не подумают его сдержать.
- А если пообещать, что я вернусь и проверю? – сделала последнюю, уже совсем безнадежную попытку Елена.
Насильник, придерживая копье плечом, вытянул вперед кулаки, темные от многолетнего загара и времени.
- Вот здесь выгода, - он раскрыл правую ладонь с длинными пальцами в мелких морщинках и шрамиках. – Работящая баба и привычный устав. А здесь, - он повторил то же действие с левой рукой. – Обещание, что ты когда-нибудь, может быть, вернешься. Если не передумаешь. Если, в конце концов, не умрешь. Что весомее? С чем лучше переживать голодную весну?
- Скотство, - выдохнула Елена, тоскливо глядя себе под ноги. Захотелось водки, но чтобы не красиво пить ее под луной, а насвинячиться вусмерть. Не думать, не вспоминать, не жалеть.
- Не думай о плохом. Ступай, - чуть подтолкнул ее искупитель. – Там этот… судейский тебя звал.
- Адвокатский, - автоматически поправила Елена.
- Да какая разница? - искренне удивился Насильник и добавил с истинно дворянским высокомерием. – Чернильная морда.
Елена собралась, было, уйти, однако развернулась на половине шага.
- Слушай… - начала она, и Насильник тоже замер в пол-оборота.
- Да?..
Елена опять глянула в сторону лагеря. Посмотрела на копье искупителя. Явно хотела о чем-то спросить, но, в конце концов, мотнула головой и лишь тронула пальцами край шаперона у виска в молчаливом жесте уважения. Насильник так же молча кивнул и ушел прочь скользящей походкой, будто парил над грязью тощими ногами в соломенных «лаптях».
- Наконец-то! – воскликнул мастер Ульпиан, всплескивая руками так, что широченные рукава кафтана мотнулись, словно крылья летучей мыши.
Елена хотела, было, напомнить, что тренировки у фехтмейстера оговаривались особо и заранее вычтены из жалованья, но глоссатор уже подталкивал ее к табуретке и письменным принадлежностям. Сквозь приоткрытую дверь заглядывали чумазые рожицы детей старосты, для которых все происходящее было удивительным и бесплатным цирком, может, наиболее ярким и запоминающимся событием за всю жизнь, и прошлую, и будущую. Елена молча кивнула в их сторону, показывая мастеру, что у него есть непрошеные свидетели, однако Ульпиан то ли не заметил жест, то ли проигнорировал, захваченный круговоротом умных мыслей. Вообще глоссатор казался удивительно рассеянным и безалаберным для своей профессии, Елене трудно было понять, как можно взять буквально человека с улицы и допустить его до личной переписки. Но, разумеется, этой мыслью она ни с кем не делилась. Серебро есть серебро, а выдавать секреты правоведа она в любом случае никому не собиралась.
За время отсутствия женщины-писца на столе появилась книга, очень старая и потрепанная на вид, со сломанным замочком. Выжженные буквы на деревянной крышке сообщали, что это «Духовные Упражнения на каждый день или подробный и наилучший список слушаний Создателя, молитв и созерцаний для укрепления Веры и воли». Название было заключено в круг, но и без того упоминание единого «Создателя» четко указывало на церковь Пантократора. Странный выбор чтения для того, кто (скорее всего) молится Двум. Рядом с книгой лежало несколько вскрытых писем. Все были писаны и отправлены мещанами, скорее всего такими же юристами, как сам Ульпиан – на сломанных печатях в разных вариациях повторялись чернильница и перо, зато не имелось, например, дворянских корон и прочей высокой геральдики. Да и бумага чистая, без водяных знаков, кои дозволялись только знати.