Итак, она закаляла дух и тело, стараясь не привлекать внимания, быть как можно более незаметной среди карнавала тщеславия и роскоши, окружавших нас. Но Хель не была бы собой, обойди ее новые удивительные события и неожиданные знакомства… так и состоялась встреча, которой суждено было отлиться со временем большой кровью»
Гаваль Сентрай-Потон-Батлео
«Девятнадцатое письмо сыну, о путешествии в Пайт-Сокхайлхей
и занимательных событиях, кои случились по дороге»
Кто-то за избой громко проорал, что соль «несвежая», эту солонину есть невозможно, и сейчас грязное мужичье или достанет хорошую, или отправится под плети.
Елена сидела на завалинке, привалившись к стене, сложенной по местной традиции из вертикально поставленных бревен. Женщина меланхолично смотрела, как пейзане весело, с добродушной руганью и энтузиазмом, смолят свежезабитую хрюшку, обкладывая соломой. Правее, там, где от речки была отведена канава, существенно более мрачные тетки промывали и скоблили щетками кишки, готовя их к набивке мясом и салом. Покойная свинья обещала еще до заката обернуться колбасой и прочими яствами для господ. Слугам тоже полагалась колбаса, но попроще, в основном из начиненной потрохами гусиной шеи, а также тушеные в масле козьи мозги с мелко рубленой требухой и овощами.
В другой стороне грустный паж тщетно старался вывести с хозяйского кафтана жирное пятно. Паж был противный и прежде смотрел на «маленькую смешную армию» как солдат на вошь, поэтому Елена не стала ему говорить, что хлебные крошки годятся для простой, грубой ткани, а бархат лучше посыпать отрубями. Мучения спесивого юноши наполняли сердце женщины спокойной, несуетливой гармонией.
Основной лагерь расположился далее, не унижая себя близостью к деревеньке и крестьянскому быту. Там светились огнями и яркими красками тенты с павильонами, играла музыка, раздавались песни. Многохвостые вымпелы и хоругви полоскались на ветру или обвисали тяжелыми складками - в зависимости от богатства отделки, вышивки, а также ткани. Выше прочих оказались подняты штандарт тетрархов Сибуайенн и «корнет» - прямоугольное, очень длинное полотнище, на котором был вышит (а может и пришит) двойной герб – «Сломанные Ветви» правящего дома Готдуа и «Две Щуки» семьи Пиэвиелльэ. Корнет символизировал наличие в поезде юного Артиго, которого Елена больше и не видела - мальчика охраняли как величайшую драгоценность.
Пейзане подожгли солому, крепко запахло жженой шкурой. Пребывая в медитативном спокойствии, Елена тренировала мелкую моторику вращением небольшой медной ложки, то было еще одно упражнение от Пантина – разнообразно крутить что-нибудь маленькое, используя лишь пальцы, выключив из движения кисть. Получалось так себе, руки загрубели от суровой жизни - но уже существенно лучше, чем пару месяцев назад. Послышались характерные звуки, за углом кто-то шумно блевал, поминая через каждый приступ сатанинское воинство и все людские грехи. Кто-то из благородных опять напраздновался. Столичные дворянчики посещали встречавшиеся на пути маленькие городки, а также деревни, как занимательный аттракцион и сафари, где можно было развлекаться на всю катушку, в том числе поколачивая мужчин и соблазняя девушек посимпатичнее, благо серебра полные кошели, а золота подлому сословию не надобно.
Мимо прошел, тоскливо шаркая, Гаваль, юноша уже неделю пребывал в сплошной фрустрации и саморефлексии. Поэт-песенник надеялся, что в благородном обществе, наконец, обретет достойное признание и гарантированный достаток. Однако быстро выяснилось, что менестрель он для всяческого быдла, в кабаках и придорожных деревеньках, где за выступление наливают кружку пива и дают несколько подопревших луковиц. Приличная же публика воспринимала Гаваля лишь как экзотическое разнообразие высокой культуры - скоморох, да и только. Благо с поездом тащилась целая арт-группа из непотребных девиц и всевозможных песенников, на фоне которых любительская самодеятельность Гаваля была видна особенно ясно и неприглядно. Пока юноша играл и пел что-нибудь «народное», с хорошей примесью сортирного юмора, он имел успех и благосклонное внимание аристократической публики. Но любые попытки влезть чуть повыше неизменно венчались освистыванием и забрасыванием свежеобглоданными костями.
Гамилла не видела в этом ничего плохого, дескать, какая разница, платят тебе за изысканную культуру верхов или пошлые частушки, главное, чтобы публика была довольна, и монетки звенели в кошеле. Но Гаваль все равно страдал. Насильник со знанием дела посоветовал ему сохранять такой же настрой до королевской столицы, где найдется много вдовушек и скучающих мещанок среднего возраста, эти с легкостью ловятся на комбинацию «свежесть юности + дудка + качественное страдание». От совета мудрого искупителя Гаваль огорчился еще больше.