Он застучал зубами в новом припадке.
- Тише, - повторила Гамилла. – Все хорошо. Все скоро закончится.
- Ты? – спросил Насильник с отчаянностью человека, решившегося на что-то невероятное для себя. – Ты?!..
Он давился словами, будто не мог протолкнуть их через глотку.
- Ты… - слабо выдохнул он и все же, наконец, сумел проговорить самое главное. – Знала?
- Да, - так же тихо вымолвила женщина. – Я всегда знала.
- Значит, все-таки презрение, - почти спокойно, с безнадежностью сказал Насильник.
- Нет, - с материнской добротой в голосе произнесла Гамилла. – Не презрение. Прощение. Я простила тебя и не держала зла. А теперь ты отправишься к Пантократору, чтобы Он измерил и осудил тебя. Справедливо и беспристрастно. Ты, наконец, узнаешь цену своим деяниям, злым и добрым, в Его очах.
Умирающий затрясся, стуча зубами, глаза его страшно выкатились. Агония вошла в последнюю стадию, где не осталось ничего, кроме запредельных страданий. Елена молча достала кинжал и вопросительно глянула на Кадфаля, тот переглянулся с Бьярном и оба искупителя тоже, не говоря ни слова, ответили кивками. Гамилла крепче сжала сухую ладонь Насильника. Лекарка сделала шаг вперед, склонилась над ложем и приставила острие к груди умирающего, вздохнула, приготовилась отнять жизнь ради милосердия. Но вдруг трясучка прекратилась, так же резко, как и началась.
- Клевия, прощай. Мы расстаемся навеки, - пробормотал Туйе. – Но я счастлив. Впервые… счастлив…
Он вздохнул и прибавил еле-еле слышно, и в то же время ясно:
– Господь мой, ныне готов я к Твоему суду.
Лицо искупителя разгладилось так, словно боль утратила власть над рыцарем. Буазо еще дважды протяжно выдохнул, медленно закрыл глаза и, наконец, замер.
Елена, сдерживая непрошеную слезу, тронула пальцами шею, проверила пульс. Покачала головой и молвила одно лишь слово:
- Все.
Гамилла отвернулась, не выпуская, однако, руку мертвеца. Тихо, безнадежно заплакал Артиго. Кадфаль и Бьярн одновременно вымолвили какое-то слово, незнакомое лекарке. Марьядек прерывисто вздохнул и сказал менестрелю:
- Пойдем.
- Куда? – потерянно прошептал юноша.
- Могилу копать, - ответил горец с красноречивым взглядом.
Земля промокла после вчерашнего дождя, лопат и прочего инструмента здесь не нашлось, но могилу на краю леса копали все, используя подручные средства. Даже Артиго неумело рыхлил землю палкой. Легкое, кажущееся невесомым тело завернули в плащ, тот самый, которым прикрывали мальчишку, чтобы скрыть нарядный костюм. Повинуясь мгновенному порыву, Елена сорвала с шеи золотое кольцо, подарок Дессоль, и положила на грудь искупителя, рядом с простым деревянным колечком на старой бечевке. Когда могилу забросали землей, лекарка поставила на ней крест, связанный из двух палок. Никто не остановил Елену, хотя женщина ловила на себе удивленные взгляды.
Маленькая армия собралась вокруг холмика. Елена подумала, что надо сказать какое-нибудь слово, однако женщине пока не доводилось присутствовать на настоящих похоронах, лишь наблюдать со стороны. Поэтому она довольно туманно представляла, что и как следует делать. Но решила довериться здравому смыслу и совести, а там уж как пойдет.
- Буазо цин Туйе, - негромко сказала Елена. – Ныне мы вспоминаем твое имя. Ты больше не Насильник. Ты человек, раскаявшийся и вернувший себе достоинство. Я обязана тебе жизнью и буду помнить о том, пока жива. Покойся с миром.
Начался дождь, слабенький, скорее тяжелый туман, пропитавший воздух сыростью.
- Давай, что-нибудь, - попросил Кадфаль менестреля.
Гаваль встал у креста, помолчал, держа в руках простенькую флейту. Все ждали, что сейчас он заиграет, но молодой человек вдруг заговорил, читая стихотворение.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: «Иди!»
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег...
Голос менестреля дрогнул, истончился и затих. Юноша опустился на колени, плечи его затряслись.
- Покойся с миром, - сказала Гамилла, и все повторили за ней, вразнобой, но с чувством:
- Покойся с миром.
- Прощай, друг, - добавил Кадфаль. – И до встречи.