Солнце перевалило за полдень, славный город Пайт-Сокхайлхей вот-вот должен был явить себя путникам. Окружающий пейзаж становился все менее сельским, превращаясь в настоящий пригород, кипящий жизнью. Глядя на все это Елена припомнила, что население королевской столицы насчитывало – если перевести «очаги» в людей - более пятидесяти тысяч голов. В десять раз меньше Мильвесса, однако, не стоило забывать, что на материке город в пять-шесть тысяч жителей уже считался очень крупным, так что Пайт - настоящий мегаполис, один из пяти крупнейших городов мира.
Сытые и отдохнувшие лошади ступали бодро, и компания обогнала группу мужиков, по виду артельщиков, что идут на зимний промысел пока «спит» зимне-весенняя пашня. Елене мужики показались знакомыми, сделав мысленное усилие, женщина их вспомнила – точно, те самые «пряничники», которые шли через город кирпичников и горшечников. Вот, что значит идти пешими, но без задержек и в хорошем темпе.
Артельщики распевали скабрезную и веселую песню, отбивая ритм посохами, а также ложками-кастаньетами, наиболее простым и дешевым музыкальным инструментом. Настроение у мужиков явно было крайне оптимистичным.
Только сейчас Елена обратила внимание, что в пригородной застройке действительно идет оживленная торговля пряниками, надо полагать, отсюда проистекал энтузиазм артельщиков. Только выглядел процесс как-то странно. Пряники (кстати, на вид очень дешевые и неряшливо сделанные) покупались несоразмерно дорого, за полновесное, необрезанное серебро - настоящие монеты, в крайнем случае, половинки. Но, что самое удивительное - никто их не ел. Покупатели торопливо забирали черствые, захватанные множеством грязных пальцев комки, затем утаскивали куда-то в подворотни или приземистые избы, явно питейные. Один раз Елена заметила, как странный любитель сладкого обменял пряник на оловянную чарку, в которой плескалась отнюдь не вода. Все это было загадочно, однако женщина решила выяснить подноготную непонятной торговли позже, в более подходящий момент.
Пока Елена гадала, в чем смысл обмена пряников на водку, артельщики зацепились языками с пожилой нищенкой, сидевшей на обочине. Тетка выглядела как человек, хорошо и давно знающий, что такое настоящая бедность. При взгляде на нее Елена вспомнила советский фильм про мамашу Кураж, которую однажды по недосмотру Деда глянула одним глазом (за это потом самый старый и самый молодой члены семейства получили крепкий нагоняй). Тетка бросила артельщикам злое словцо насчет того, что раз не последовали они заповедям Пантократора о милости к падшим, то не будет жадинам в городе удачи, расколют они свои печати да вернутся по деревням лишь соленый камень лизнув. Надо полагать, так выглядела местная версия оборота «не солоно хлебавши». Мужики собрались, было, побить нищенку, а Елена провела рукой по кошелю, вспоминая, какие там деньги, найдется ли монетка не слишком большая, но и не самая скверная. Больно уж тоскливо и жалко выглядела несчастная у обочины, скорчившаяся на драной тряпке вместо половичка или войлока. Но староста пряничной артели удержал горячих спутников и пообещал напустить на ведьму церковников, чтобы та больше темным сглазом не промышляла. Тетка же, проводив артель недобрым взглядом, подняла к небу искривленную возрастом и артритом руку с поломанными ногтями черного цвета, словно когти у настоящей ведьмы и прокаркала в спины мужикам:
- Ступайте, ступайте, путнички перехожие, сытые да счастливые! Руки у вас крепкие, ножи острые, топоры крепкие, сами себе мастера на загляденье!
Артельщики начали переглядываться, потому что дифирамб старухи как-то не вязался с выданным ранее проклятием. А нищенка закашлялась и договорила, причем из-за кашля ее голос звучал, как перхающее завывание из самых глубин ада:
- Да только где ж вы муки возьмете для сладкого дела своего, а, мастера пригоженькие да удаленькие?! На чем денежку зашибете, с какого профиту гостинцев для женок и деток закупите?
Кашель окончательно сожрал ее невнятные слова, тетка захрипела, и Елена оторопело сообразила, что нищенка смеется, жутко, страшно, как туберкулезник при смерти. Намерение дать денежку развеялось будто дым. Веселье артельщиков обрезало, как ножом. Мужики враз посмурнели, затопали дальше, не оглядываясь, в молчании, сутулясь, как люди, навьюченные тяжкой ношей.