Можно смело сказать, что начало развитию дисциплины «провинциальных исследований», необходимость которой ощущают многие ученые, уже положено. В конце 1990-х годов сложилась международная исследовательская группа, неформально объединившая ученых из России, Италии и Нидерландов, занимающихся проблемами российской и европейской провинции. Неоднократно (начиная с 1997 года) собираясь вместе на международных конференциях, исследователи стремятся выработать общие подходы к интересующим их проблемам, сформулировать базовые понятия и накопить фактологический материал. Результатом дисскуссий стали сборники материалов конференций и специально посвященные проблемам провинции выпуски журналов{92}.
Особенностью данного проекта, по мнению его участников, является то, что он объединяет специалистов — лингвистов, литературоведов, фольклористов и культурологов — с «филологическим (в широком смысле) подходом, при котором главным объектом исследования становятся тексты — тексты, в которых описывается образ и выражается история, культура, мифология места — в данном случае, той или иной земли — “провинции”»{93}. Авторы сборника Русская провинция: миф — текст — реальность исходили из того, что антитеза «центра» и «периферии», столь характерная для российской культурной традиции, семиотически устойчива и является пространственным принципом организации любого сообщества. Оппозиция «столица — провинция» традиционно осмысляется «в плане их цивилизованности: “столица” характеризуется максимумом цивилизации, тогда как “провинция” — минимумом […] Оттого, в частности, оппозиция “столица”/”провинция” и не соотносится с реальным многообразием культуры». При таком подходе «столица» становится «культурным идеалом», а образ конкретного места — не-столицы, — по мнению составителей сборника, образом «провинции как таковой», «мифом, характерным для централизованной культуры, которая забывает о питающих и поддерживающих ее местных традициях»{94}.
Авторы и составители второго сборника, выпущенного данной исследовательской группой, Геопанорама русской культуры, вновь обращаются к «локальным текстам» как главному объекту своего изучения и делают попытку найти общее в разном, осмыслить различные «провинциальные мифы» («волжский», «уральский», «сибирский» и так далее), в которых проявился «хаотический набор местных достопримечательностей». Свою задачу они формулируют как желание найти в них «проявление единой культурной традиции» и обозначить «провинцию» как особый культурный феномен. В 2002 году ставропольские и московские историки — сотрудники Ставропольского государственного университета (СГУ), Российского государственного гуманитарного университета и Российского государственного аграрного университета им. К.А. Тимирязева — создали Межвузовский научно-образовательный центр «Новая локальная история»{95}. По их собственному определению, участники данного проекта «привнесли в теоретическую базу новой локальной истории [воспринятую из британской историографии] свое видение новых инструментальных возможностей и “приспособили” это направление к местным историческим занятиям, сообразно своему пониманию современных научных потребностей»{96}. Одной из программных задач этого объединения историков является «поиск путей преодоления теоретико-методологической пороговой не/совместимости “старой” и “новой” традиции в российской историографии региональной истории»{97}. Проводимая в этом направлении работа Регионального научно-образовательного центра «Новая локальная история» СГУ позволяет исследователям «концентрировать внимание на культурной множественности объектов локальной истории». Участники данного проекта изучают регион Северного Кавказа, отличающийся.проживанием многих народов на компактной территории. Они считают, что