С изданием в 1762 году Манифеста о вольности дворянской благородное сословие получило право ездить за границу{1407}. Поездки во Францию молодых русских дворян, их Grand Tour, находятся в центре одного из исследований Владимира Береловича. Эпоху от правления Петра I до пушкинских времен охватывают работы Сары Дикинсон, посвященные заграничным поездкам россиян{1408}. Оба автора фокусируют свое внимание прежде всего на путешествовавшем за границу столичном дворянстве. В настоящей же работе проблема ставится иначе: меня интересуют не только длительные путешествия, занимавшие большие временные отрезки и сопровождавшиеся многочисленными ночевками, но и просто «пребывание в дороге» и поездки в гости как элементы коммуникации внутри дворянства и дворянских «жизненных миров» в провинции{1409}. Посещения родственников, поездки на ярмарки или в столицы, в губернские города, а также паломничества дворян по «святым местам» интерпретируются с точки зрения их коммуникативных аспектов и трансфера — как товаров, так и идей, с точки зрения построения образа жизни, соответствующего сословному статусу дворянина. При этом я опираюсь на проблематику наук о культуре, обозначенную и сформулированную Сьюзан Смит-Питер во введении к историографическому обзору, где рассматривается место русской провинции в научных исследованиях: «Как распространялись идеи по провинциальной России? Кто жил там? Как жил? Существовало ли там ощущение своего, локального пространства и менялось ли оно с течением времени?»{1410}
С одной стороны, путешествия и поездки в гости, как и любая перемена места, рассматриваются как составные части процессов обмена знаниями и материальными благами между столицами Российской империи и провинцией. Акторами этого процесса были путешественники, гости, возвращавшиеся в свои поместья дворяне, привозившие с собой новости, слухи, письма, иногда — книги и журналы. С другой стороны, если воспользоваться моделью «коммуникации и формирования общества среди присутствующих», взаимные визиты обращают на себя внимание как существенный элемент принадлежности к дворянству и дворянской идентичности{1411}. Поездки в гости, составляя часть той силы, что скрепляла сети родства и патронажа, конституировали дворянство как группу. Поэтому мы исходим из тезиса, что прием гостей, а также визиты родственников и друзей имели функцию самоутверждения дворянства как группы и благородного статуса в целом. Это затрагивает, разумеется, и ту часть дворянства, которая проводила большую часть года в столицах. Однако особенно большое значение такая форма «коммуникации среди присутствующих» имела в провинции, в отличие от столиц, где центром и ориентиром дворянской жизни был в первую очередь двор. Самовосприятие дворянина, убежденность в своем статусе, постоянное утверждение себя в соответствующем статусу образе жизни имели значение только в сообразной статусу среде общения. Применительно к саксонскому дворянству историк Йозеф Мацерат сформулировал эту закономерность так: «Принадлежность к дворянству может быть предметом обсуждения, может создаваться или упрочиваться только совместно с членами той же группы, к которой принадлежит дворянин»{1412}. Посещения поддерживали и укрепляли связующую силу родственных и дружеских отношений. Поездки и взаимные визиты имели тем большее значение, что могли удерживать и закреплять социальные связи, а также конституировать социальные группы на протяжении длительного времени. Другие — институционализированные — структуры дворянской коммуникации возникли лишь с учреждением дворянских выборных корпораций в уездных центрах.
Поездки означали возникновение коммуникации и создание трансфера товаров. Путешествия в другие регионы или в столицы позволяли бросить взгляд на другие миры. Дорога была пространством, в котором сталкивались друг с другом представители всех социальных групп. А Табель о рангах, как свидетельствуют происходившие в пути конфликты, лежала в основе правил поведения на дороге[234].
Разъезжали, конечно же, и представители других социальных групп — купцы, священники и крестьяне. Однако свободное время, которое можно было использовать для визитов и путешествий, представляло собой важную привилегию дворянства, отличая его от большинства населения. Сезонная «перемена мест» и частые поездки с визитами представляют собой важный элемент дворянского самовосприятия{1413}. Поездки принадлежали повседневности, в том числе и потому, что имения зачастую были распылены. Средства передвижения и сами прогулки демонстрировали, помимо прочего, соответствие приличествующему дворянину образу жизни. Начиная с последней трети XVIII века карета превращается в статусный символ. «Видеть и быть увиденным» — так звучал девиз эпохи. Новые названия, дававшиеся поездкам, — например, заимствованное из французского «вояж»{1414} — или посещениям гостей — «визит»{1415} — маркировали распространение новых практик и влияние западноевропейской литературы о путешествиях{1416}. Насколько важна была эта сфера деятельности — посещения и поездки, — показывает, например, заключенный в 1775 году в Орловской провинции договор помещика Дениса Васильевича Юрасовского с домашним учителем. Французскому домашнему учителю графу Генриху де Блажену по договору в постоянное распоряжение предоставлялась коляска или — в зимнее время — сани с двумя кучерами в ливреях. При этом он обязывался «ездить в деревню и всюду, куда бы Денис Васильевич с детьми и со всею фамилиею своею ни поехал бы»{1417}. Дополнительным указанием на то, что поездки и требовавшиеся для этого средства передвижения становились статусным символом, является тематизация и сатирическое высмеивание складывавшегося вокруг кареты культа в критических по отношению к дворянству сатирах, а также в комической опере Якова Борисовича Княжнина Несчастие от кареты{1418}.
234
См., например, происшествие на большой Киевской дороге 1744 года, когда бригадир и Лейб-кампании адъютант Петр Федорович Гринштейн столкнулся с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским и его людьми