По административным и судебным делам, а также по вопросам городского благоустройства воевода взаимодействовал с городским магистратом, который возглавлял тогда купец Карп Москвитин. При воеводской канцелярии содержались колодники, воевода вершил суд по уголовным делам.
И.А. Казаринову приходилось немало заниматься вопросами городской планировки и строительства. Сенатский указ предписывал ему расширять улицы и оставлять свободное пространство вокруг казенных построек{389}. Разрешение воеводы требовалось на строительство нового жилья и перестройку старого. Он распределял «дворовые места» в городе. Саратов был растущим городом; строительство жилья велось уже за городским валом, за Царицынскими и Московскими воротами, «в степи». И.А. Казаринов принял решение об уничтожении обветшавших городских укреплений: в 1753 году он приказал городским жителям ров заваливать «назьмом». Со стороны Глебучева оврага в районе Воздвиженской улицы вместо вала «сделал ровное место площадью»[72]. В соответствии с предписанием Наказа воеводам 1728 года{390} Казаринов вывел мясной ряд из центра города («саженях в ста от Волги реки») за Московские ворота «близ кузнечного ряду», что вызвало недовольство некоторых жителей. В 1754 году воевода хлопотал перед Сенатом о строительстве каменного здания для размещения Соляной конторы и воеводской канцелярии. Хотя в конце 1740-х — начале 1750-х годов в городе были предприняты некоторые меры по обеспечению пожарной безопасности, именно на воеводство Казаринова выпали два крупнейших пожара — 1754 и 1757 годов. После опустошительного пожара 1757 года Казаринов приказал раздать по заготовительной цене обывателям весь имеющийся лес, предназначенный для строительства казенных соляных магазинов. Это было необходимо не только для того, чтобы саратовские жители получили крышу над головой, но и для того, чтобы обыватели «к будущей зиме приезжему за солью народу пристанище изготовили». Из Средств Соляной конторы пострадавшим жителям выдавались ссуды на строительство по 5–10 рублей за круговой порукой{391}.
Сам воевода Казаринов жил в Саратове, как говорится, на широкую ногу. На принадлежащей городу земле он завел два хутора. Один находился по Московской дороге в семи верстах от города, где воевода имел яблоневый сад; другой был расположен в двух верстах от города по Царицынской дороге при Дресвянских озерах (на месте современного городского парка). На хуторах, по обыкновению богатых саратовцев, имелось множество скота и лошадей для продажи. Один из волжских заливных островов воевода определил под свои сенные покосы. Сено шло не только собственному скоту, но и на продажу: «1000 копен волоковых по 90 рублев». В своем хозяйстве Казаринов использовал труд служилых людей — казаков и даже дворян, служивших «при делах в калмыцкой орде». Разъезжал Казаринов по городу в коляске с казачком, специально одетым в «гайдуцкое платье, при сабле». Зимой воевода носил «на лисьем меху немецкую шубу», крытую сукном оливкового цвета и обложенную золотым позументом, были у него «сапоги красные турецкие, подбитые бурметем дикого цвету».
Наконец, документы характеризуют обхождение Казаринова с подвластным населением и подрядчиками. По словам доносителей, действовал воевода методами запугивания и вымогательства. Побои, наказания плетьми, «скверно-матерная брань» в адрес «саратовских граждан, живущих в городе, а особливо в округе, в хуторах, привели в великую робость и страх». Отдаленность Саратова от «вышних правительств» создавала атмосферу безысходности и безнаказанности. Лихоимство воеводы, судя по доношениям, не имело пределов. Он брал взятки осетрами, сукном, лошадьми, сеном и, конечно, деньгами: «До взяток жаден, чтоб ни одна копейка его рук миновать не могла». Деньги брал с просителей наедине, без свидетелей. Особенно большие злоупотребления допускались при заключении подрядов на перевозку соли. Зависимых от него людей Казаринов употреблял «в партикулярные услуги» «яко невольников, паче крепостных людей». Нарисованная в жалобах картина весьма правдоподобна в своей обыденности, но за ее полную объективность, конечно, поручиться нельзя: доносители могли сгущать краски.
72
В этих действиях жаловавшийся на воеводу Свинухин усмотрел прямое нарушение