И отвернулся.
Возможно, он даже где-то в чем-то прав, не знаю.
Но он мне странным образом показался похожим на Галича в описании Лимонова в книге «Записки молодого негодяя»: Галич поет на квартирнике, все кругом пробавляются водочкой и портвейном, а у ножки кресла, на котором сидит Галич, стоит специально для него припасенная бутылка коньяку, из которой отхлебывал только он. Навеяло отдельным особым разрешением Говорухину курить в студии во время передачи.
И еще: потом Лимонов пишет, как они с художником Юло Соостером, который привел его на этот квартирный концерт, идут по улице. Лимонов (возможно, стараясь оправдать Галича за этот отдельный особый коньяк) наивно говорит:
– Наверное, этот человек столько пережил… Сидел…
Юло Соостер отвечает:
– Нет, он не сидел. Он успешный сценарист и трахатель баб.
Вспоминая «Пресс-клуб»
Галич при этом великий поэт.
А Говорухин – прекрасный актер и талантливый режиссер.
А вот и философский мемуар.
С режиссерами у нас в СССР было лучше, чем с философами. Хороших режиссеров немало, а вот философов – раз-два и обчелся. Но некоторых крупных философов я видел воочию, а кое с кем даже беседовал. Лосева просто созерцал, с Ильенковым и Щедровицким разговаривал мельком, а подробно – с Мамардашвили и Успенским (он, хоть вроде и математик, но настоящий философ).
Но вот Александра Зиновьева я однажды прогнал из телевизионного эфира.
Дело было так. Один раз в «Пресс-клуб» среди прочих пригласили Зиновьева. А я, надо сказать, его любил, ценил и уважал. Как философа и как писателя-диссидента. Тут тебе «Комплексная логика», тут тебе «Para Bellum» и «Зияющие высоты». Я даже обрадовался возможности познакомиться.
Приходит такой седой дядя и начинает с места в карьер (еще эфир не начался):
– Как известно, вся перестройка и демократизация – это заговор НАТО и Запада с целью разрушить Россию!
Я говорю:
– Простите, вы серьезно?
Он на меня глазами сверкнул и повторяет то, что сказал. Заговор Запада против самобытной и духовной России.
Я на него гляжу и вижу: да, это когда-то был логик с интересными идеями. Да, это когда-то был талантливый памфлетист. А сейчас передо мной сидит просто старый дурак. Старый дурень – и точка. На умственном уровне вот этих, которые в ЖЭК приходят слушать политинформацию, как Европа загнивает. Одна разница – те деды ни на что не претендуют. А этот – мыслитель, елки-палки…
Мне стало горько и смешно одновременно.
Он говорит:
– Вы что смеетесь? Вы что, не понимаете, что перестройку нам устроило НАТО?
И тут я заржал во весь голос. Искренне, громко, хлопая ладонями по коленям, сгибаясь, прыская и утирая слезы платком.
Он как закричит:
– Перестаньте смеяться! Вы над чем смеетесь?
Я, икая, честно проговорил:
– Над – ик… вами – ик!
Зиновьев говорит:
– Раз так, я ухожу! Не нужна мне ваша передача!
Кира Прошутинская, ведущая, говорит мне:
– Перестань! Возьми себя в руки!
Я говорю, икая:
– Кирочка – ик! Не могу – ик!
Тут Зиновьев встал и громко вышел из студии.
Кажется, кто-то побежал вслед. Уговаривали вернуться. Но он отказался. Принципиальный человек!
Я этим происшествием не горжусь, конечно. Но и не раскаиваюсь ни капельки.
после юбилея
Штрих к портрету большого поэта
Мой товарищ, журналист из «Комсомолки», рассказывал:
Однажды – дело было в 1970-х – в редакцию пришел Евтушенко. Все столпились в приемной, встречать знаменитого поэта. Он был неимоверно моден, наряден, шикарен. Мало того, он был еще очень разноцветен и пестр. Клетчатый пиджак, расписная рубашка, широченный яркий галстук. Японские часы размером в подкову, с синим граненым циферблатом. Рубчатая подошва оранжевых бутс, ярко-белые носки ну и все такое прочее.
Шум, радость, рукопожатия.
Потом поэт скрылся в кабинете главного редактора.
А мой приятель пошел в свою комнату, дальше работать.
Часа через три ему надо было ехать в ЦК комсомола, чуть ли не к самому товарищу Тяжельникову, первому секретарю. Согласовывать, по поручению главного редактора, какой-то очень важный, принципиальный и актуальный материал.
Вот он сидит в приемной первого секретаря ЦК ВЛКСМ, ждет своей очереди.
Вдруг видит – в приемную входит какой-то скромный мужчина лет сорока с небольшим. Аккуратный чиновничий костюм, белая рубашка, галстук-селедочка, на руках часы «Полет» на узеньком ремешке. Черные начищенные туфли. По виду – типичный райкомовский работник с периферии.