— Он уже ушел... Хорошо... Вы читали альбом, Шие?! — Это прозвучало и вопросом, и утверждением.— Не все ли мне равно, впрочем, читали ли вы или нет.
— Откуда вы знаете?
— Он донес на вас. Чего он от вас хочет? Слушайте, Шие, я вам никогда не говорила, что люблю вас, а он уверяет: «Нет и нет, ты его любишь, а он тебя безусловно обманет...» Такой идиот!
От слов Лии Шие казалось, что его поднимают со стула. Улыбаясь, он сказал:
— У вас столько друзей, что опасно... Ведь может же случиться, что кто-нибудь в самом деле неравнодушен к вам.
Она посмотрела на него вопрошающими глазами, потом, опустив ресницы, дрожащим, неуверенным голосом ответила:
— Попробуйте...
Кто-то постучал в дверь, раздался голос отца:
— Лия, чай пить... Гостя бери с собой... Чего это так расстроен Брахман?
Шие решительно вошел в столовую. Спокойно и уверенно просидел он весь вечер у Лииных родителей в гостях. Он колко высмеивал сионизм, пикировался с Лииным отцом и видел, как Лия радуется каждому удачному его слову. И он сам удивлялся своей находчивости.
— Я говорю совсем, как Илья...
Он смеялся, когда Лия смеялась.
В БЕРЛИН НА ВСЕМ ГОТОВОМ
Зима встретила первые весенние дни колючими, ожесточенными морозами, и совершенно неожиданно наступила оттепель. Беспокойно и грустно срывались с крыш тонкие струйки на холодную весеннюю землю. И весна, точно опоздав, поторопилась довесить над городом яркое горячее солнце.
Поэты были очень недовольны.
— Даже весны нет никакой. Сразу лето и все... Сгори немец, сгори она война, ну и война!..
Поэты, однако, вскоре нашли для себя утешение — запоздавшая весна сама по себе тема. Для узких, покатых и гористых переулков весна не была самостоятельной темой, для них она означала: не нужно дров, тепло и весело будет от солнца; и еще: до нового урожай немец будет сокращать хлебный паек.
Под солнцем запоздавшей весны — белый плакат на облезших стенах рассеял по городу горячее беспокойство. Плакат кричал: «Хорошая оплата! Требуются рабочие всех специальностей для работы в Берлине на всем готовом. С жалованьем к тому же. Комендант».
Комендантом был немец, носивший типичную немецкую фамилию. Город знал его и помнил по одному объявлению, в котором он призывал крестьян палками отметить картофельные ямы, дабы военные маневры не затронули картофеля. Крестьяне послушались, а немецкие солдаты по этим шестам откопали картошку. Город долго помнил комендантскую хитрость, но теперь он был озабочен новостью.
В рабочую столовую принесли кипу анкет для рабочих, желающих ехать в Берлин. Илья с Шией были знатоками немецкого языка и латинскими буквами вписывали еврейские имена. А когда, все было закончено, Илья вытащил две анкеты, написал на обеих свое имя серьезно и вдумчиво просмотрел, какая из них лучше и четче написана, а худшую порвал.
Под вечер комната Шие, как всегда, была наполнена молодежью и папиросным дымом. Шие лежал на кровати.
— Ехать мне или нет?
— Езжай, все мы едем.
— Записаться электромонтером или кассиром? В кассирах они нуждаются?
В дверь постучали. Всем было известно, кто стучит. Они уже привыкли к девушке, все же сначала осмотрели себя и ответили скопом:
— Войдите!
В легком белом платье вошла Лия.
— Этого уж я совсем не ожидала. Целый вечер я вчера ссорилась с папой, а мама, плакала... Оказывается, что женщин не записывают на работу. Из студенческого союза вчера уже послали протест. А вы, Шие, едете?
— Да.
Парни обрадовались. Молодец Шие! Теперь они почувствовали, что Шие Шустер тог же, что и прежде, что он принадлежит им больше, нежели Илье, больше, нежели этой девушке в белом. Теперь они знали, что и Шинну прямую и простую дорогу тоже может кто-нибудь пересечь. С каждым новым товарищем в первый день Шие чувствует себя стесненно и говорят обдуманными и спокойными словами, но уже на следующий день Шие кажется, что тот его давнишний товарищ, и он начинает говорить своим прежним языком, и новый знакомый начинает ему подражать.
В рабочей столовой с нетерпением ожидают хороших условий Берлина. Все лучше одеты, побриты, все подтянулись, словно нет голода, надежда заглянула в эту комнату с ее тусклыми стенами.
День отъезда приближался.
Однажды вечером Шие сказал Лие:
— Вам пора вступить в Бунд.
Лия устремила на него глаза с удивлением, тревогой и неуверенностью.