Тихим и как бы ослабевшим голосом она сказала:
— А разве вы меня еще не приняли? А я думала...
* * *
Было это утром. Шие еще спал. Солнце наполнило улицы утренним шумом. Стук в дверь разбудил Шие. Он вскочил и увидел рыжего жандарма с острыми закрученными усами.
— Шие Шустер! Ты едешь в Берлин.
На улице многие толпились с котомками на плечах. нетерпеливо ожидая остальных. Их окружали тесным кольцом немецкие жандармы.
Прибывали новые люди. Они пришли на двор полицейской комендатуры. Двор со всех сторон был окружен высокими зданиями, у стен их стояли полицейские. Люди переговаривались, весело смеясь.
До вечера просидели они во дворе полицейской Комендатуры, усталые от ожидания, изморенные дневной жарой.
— Пускай уже везут... Они двигаются, как настоящие пруссаки, — говорили они.
Вечером их окружили вооруженные солдаты и повели по городу. Люди забыли об усталости.
— К вокзалу, к вокзалу!
Но они увидели, что дорога ведет не к вокзалу, и закричали:
— Ребята, бегите... Ведут в желтое здание.
Однако для того и сопровождали немецкие солдаты, чтобы нельзя было бежать. Раскрылись тюремные ворота...
ЗДОРОВ И ГЛУП
— Вот тебе и Берлин! — протянул Шие.
С котомками и мешочками все стояли на большой площади за городом. Вокруг раскинулись леса и поля, виднелись крестьянские хаты.
Усталые и встревоженные, с красными заплатами и черными номерами на них, стояли люди подле своих жилищ — деревянных сараев, окруженных двумя рядами проволочных заграждений.
— Берлин... Что вы скажите про Еков9. И поддались же мы на эту ловушку... Еке — вор, сгори он.
Вошли в сараи. Илья высказал свои соображения:
— На первом этаже нар тебе сверху отравят существование... Евреи мастера на этот счет. А чтобы влезть на третий, нужно иметь лестницу и общественные ноги.
Потом повернулся к Шие.
— Здесь, кажется, все свои парни... Кто здесь члены профсоюза?
Растянулись на нарах, чтобы отдохнуть от трех суток тюрьмы, где в тесноте и давке лежали друг на друге.
Под вечер пришел унтер-офицер и сказал, что чем прилежнее будут работать, тем больше станут платить. Пока дают тридцать пфеннигов в день, а после... посмотрим... Он должен еще добавить, что при усердной работе удастся скорее закончить шоссе и всех отпустят домой. А теперь пусть идут пить кофе... Понятно?
В этот вечер люди узнали, что значит немецкий кофе без молока, узнали, что немецкий горький кофе пьют и без сахару.
От сарая к сараю бежит дежурный немец и выкрикивает:
— Вставать!
Этот голос воем знаком. Во сне кажется, что этот голос всю ночь кричит под дверью. Люди приподымаются, но, измученные, снова падают и засыпают. Тогда немец колотит их палкой.
— Вставать, лентяи, лодыри!
Все быстро вскакивают. Заспанные, усталые, натягивают на себя одежду, а когда немец уходит, снова припадают к нагретым нарам и дремлют. Слышно, как звучно зевают люди, видно, как дрожат они от утреннего холода.
На потолке еще тихо дремлют мухи. Покой на полях, темные зеленые леса, в крестьянских хатах спят. В огороженном проволокой дворе стоит большая очередь к колодцу. Никому не хочется обливать себя холодной водой на рассвете, но умывание является составной частью принудительных работ. Кто не умывается, — не получает завтрака.
Завтракает первая, затем вторая очередь: порция хлеба, кружка кофе.
После еды — снова очередь. Считают, проверяют и гонят на работу. Во дворе остаются больные, чтобы убирать сараи и красть спрятанные под тюфяками остатки хлеба.
Утром унтер-офицер спросил: кто знает немецкий язык, — нужен переводчик.
Кто знает немецкий? Все его знают. Унтер-офицер глупо улыбается, минуту что-то раздумывает и выставляет один палец: мне нужен только один...
— Ему нужно одного... Ну, тогда я буду...
— Я!
— Я!
Из рядов вышел Илья.
— Разрешите, майн герр, я был в Германии... Да... В Берлине...
Илья улыбается, поправляет очки и продолжает: он был в Берлине, знает немецкий,— может быть, унтер-офицер тоже из Берлина... Да, в самом деле из Берлина? Вот как! Зоологический сад господин офицер знает? Он берет у унтер-офицера папиросу и расхваливает табак. Унтер-офицер выслушивает все это спокойно и обрадованно, — ему лестно, что его расспрашивают о жизни в Берлине.
— Да, вы остаетесь, — говорит он Илье, а остальным: — Работать!
С лопатами И ломами, с тяжелыми большими молотами все уходят на работу.