Илья взял у унтер-офицера вторую папиросу.
* * *
На много верст от города вьется шоссе, тянется через леса, поля, мимо деревень и железной дороги и исчезает где-то далеко. Шоссе старое, изрытое, каменное тело его раздроблено пушками, конницей и пехотой-русской и немецкой армиями. Теперь над ним застыло летнее солнце, а сотни рабочих, став на колени, выправляют его каменные суставы.
Шие сначала мостил. Его ботинки и карманы были полны песку, спина ныла, а в колени вонзались острые маленькие камушки. Голова от солнца отяжелела, он голоден и, как всегда от голода, — зол и ленив. Руки двигаются медленно, он злобно бормочет:
— К чортовой матери!
— Эй, молодой человек, эй, глупая голова, эй, ты, ты, слышишь или нет!.. Доннер веттер!..
Кричавший толкнул Шие. Это был шоссейный мастер. Он увидел, как лениво работает Шие, как страшно нелепо кладет Шие камни, и удивленно раскрыл рот. Схватил Шию за шиворот и оттянул его.
— Камни давайте ему таскать. Да самые большие! Он здоров и глуп... Экая балда!..
Целый день до позднего вечера Шие таскал на плечах большие, тяжелые камни, а когда солнце разлилось над лесом, немец сказал:
— Пусть тачку тащит наш дурак.
Все знали, о ком идет речь, и от себя добавили:
— Глупая дылда, тащи тачку!
После ужина Шие лежал на нарах. Здесь у него было много знакомых, там на работе — никого. Двор опустел, над спокойными полями проплывал ветер, шелестя в хлебах.
Шие было грустно. Он чувствовал себя беспомощным и одиноким.
В тихий предвечерний час разлилась в нем тоска, тоска по городу, по товарищам. Стало темнеть, глаза от усталости закрылись.
Воскресенье — день отдыха. Первое воскресенье показалось всем лишним. Как и каждый день, утром будили окриком и палкой, потом делили тонкие ломтики хлеба и кружки кофе, на работу не гнали. От безделья голод ощущался острее. Но в следующее воскресенье пришли из города друзья и знакомые, принесли еду. В одно из воскресений пришла девушка в белом с толпой студентов. Немецкие солдаты заглядывали, сквозь проволоку, желая узнать, к кому пришла эта девушка.
— К дураку, б-о-же! — изумленно кричали они.
Они вызвали переводчика и приказали ему узнать, не невеста ли она дураку? И откуда у него такая невеста? Но прежде чем переводчик сообразил, девушка крикнула:
— Илья, Илья, вы тоже здесь!
На Шинной одежде накопилось много пыли и грязи, лицо заросло колючим черным волосом. Он казался сгорбленным, Илья же оставался прежним.
— Как живется в «Берлине», Илья?
С искусственной улыбкой на губах, склонив голову, Шие спокойно слушал Илью и чувствовал себя не хорошо. Он видел, как студенты оглядывают его с ног до головы, задерживаясь на ботинках, которые разбухли и были перевязаны белыми веревками.
Каждое воскресенье приходила Лия к колючей проволоке «Берлина». С каждым воскресеньем возрастала Шиина известность, его называли «дурачок», либо «парень белого платья».
С каждой неделей становилось все голоднее, а рабочие невероятно устали. Шоссейный мастер подгонял к сроку. А немцы давали меньше хлеба и еще более жидкий суп. Было еще далеко до нового урожая.
В ближайшем молодом лесу собирали хвойные ветки, срубали ели, стволы которых походили на обрубленные пальцы. Потом взялись за старые деревья. Их обвязывали веревками и, подрубив, тащили. Деревья падали на землю, простирая свои сломленные ветки. Из леса деревья увозили к набросанным возле шоссе камням. Сухими ветками и сырыми дровами обжигали большие грубые камни, поджаривая их на огне до тех пор, пока показывалась трещина, похожая на распоротый шов. Большие тяжелые молоты дробили камни, росли горы щебня.
Два дня Шие большим молотом крошил раскаленные камни, потом пошел рубить и таскать деревья.
Немецкий солдат, который сопровождает рабочих в лес, ежеминутно нагибается, чтобы сорвать землянику, — тогда рабочие чувствуют себя немного свободнее и рассказывают друг другу о голоде и усталости. И часто слышится:
— Сгори это... Пусть они дадут кушать, тогда будем работать..
Каменщики стирают пот со лба и разводят руками:
— Не поможет... Нет сил.
Немец настораживается. Каменщики говорят:
— Идите, ребята, «скарпетка» криво смотрит.
Лесорубы возвращаются в лес, а немец собирает землянику.
— Собственно говоря, надо было бы организовать собрание... И к чортовой матери... И сдохни они...— говорит громко Шие, разводя руками.