— Обождите Лия, я его сейчас приведу. Прайда, еще несколько рано, но если вы мне не верите...
— Я верю, вам. Если теперь слишком рано, то лучше обождите, чтобы было надежнее. Но только уж сделайте это наверняка.
Илья ничего не ответил, он твердо решил. Быстрыми шагами направился он к площади с проволочными заграждениями, ему чудилось, что он слышит шаги постового, и все в нем дрожало.
Илья, подождите! — догнала его Лия. — Илья, я приготовила квартиру... это у одной вашей знакомой.
Она ждала, что он спросит, кто эта знакомая, но он молчал, и она продолжала.
— Она с вами мало знакома, но она помнит вас. Вы организовали забастовку у ее отца.
— Дочь Зальцмана?
— Да, привет вам, она хочет вас видеть.
* * *
На утро пришел новый постовой и от испуга выронил винтовку. У ворот лежал мертвый солдат. В проволоку были вплетены две веревки, болтавшиеся на ветру, а между проволоками зиял широкий проход.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
ПОДРУГИ
Она все еще стояла с газетами на перекрестке. Каждый день она выкликала новости на старых знакомых улицах, чужие, холодные новости. Лицо же ее оставалось неподвижным и окаменелым. Она не заглядывала в карманы прохожих, где звенели пятаки, как это делали газетчики на других улицах. Она еще покуда никому не поведала (да и некому было), что еще день, от силы два она будет бегать в мужских сапогах и выкрикивать новости на улице, считающей ее такой же своей собственностью, как дома и фонари.
Часто ранним утром она стояла в длинной очереди у мармеладной фабрики. Она ждала, когда дойдет ее очередь. Правда, до нее еще очередь не дошла, но ей уже обещано, что вскоре она проникнет в ворота фабрики и будет выделывать из зеленых, кислых яблок сладкий, густой мармелад.
Улица не ждала такого превращения.
Знакомые, товарищи давно повторяли мнение, которого никто не хотел опровергнуть:
— Ее уже засосало. Она уж вечно так и будет шляться в старых Ильиных ботинках... Пропащий, совсем пропащий человек...
И те, которые любят вместо одного слова говорить два, еще добавляли:
— Что может думать такой человек, когда вспоминает прошедшие годы? Она ведь когда-то была совсем другой!
Для этих Малкиных знакомых было бы неожиданностью, если бы перекресток перестал кричать о ней, прохожие понесли бы свои пятаки на другой угол. Пока еще Малка была для всех неотъемлемой частью улицы. Сама она, однако, начала по-новому оглядывать эту улицу, по-новому замечать людей. Сюда, на улицу, она пришла на время — и осталась по нужде надолго. Она сама колебалась: она может и полы мыть, и белье стирать, и тогда улица не узнает, что в ее кармане делается. Карманы не имеют окон. Предпочла она все же улицу. В течение долгих дней она копила негодование и ярость, с этим вышла она на перекресток.
Она хотела, чтобы каждый ее крик оглушал Илью, чтобы товарищи пугались ее крика и чтобы Илья опускал глаза.
Первый день Илье, действительно, Казалось, что все перекрестки смотрят на него злыми и острыми углами. Но это продолжалось всего один день. Он забыл об этом, так же, как и о многом другом, и обрел равновесие. Товарищи думали об этом много больше. Все они хорошо знали и помнили Малку тех времен, когда она легко несла свои широкие мужские плечи, круглое светлое Лицо и немного больше мяса и неподвижности, чем полагается девушке. Не только товарищи, но и владельцы магазинов знали ее тогда.
— Вы видите... Она — товарищ из бюро, да хранит нас судьба от ее рук.
Эти руки во время одной демонстрации стащили казака с лошади. У казака вился мягкий чуб, за этот чуб Малка стащила его с лошади и столкнула его в канаву. У казака стояли на глазах слезы не то от ушибов, не то ют стыда. Он бил свою лошадь и кричал на всю улицу:
— Опасная баба... Может, она вовсе и не баба.
Улица была пуста, и только из окон доносился смех.
Всей своей горячей кровью верила Малка во вражду пролетариата и капитала. Ненависть она чувствовала не к капиталу «вообще», но конкретно К каждому городовому и хозяину. Она была в Бунде своим, верным человеком, и только один недостаток находил комитет в ней: она не умела сохранять конспирацию. Слишком горяча ее кровь, а руки слишком энергичны. Надо остерегаться чужих и не кричать повсюду: «мы работницы-борцы»... Она себя сдерживала. Впервые придя на собрание городского коллектива, она встретила Илью. И он — представитель комитета — ознакомил ее с принципами конспирации. Он провожал ее с заседания домой, и они долго гуляли.