Жена была ему товарищем. Он ей все рассказывал, и она его утешала.
Малка помнит его по прошедшим годам; ей тогда казалось, что он способен со злости резать людей. Теперь, наоборот: ведь его лицо всегда улыбается.
Он как-то сказал ей:
— Когда-то я совсем не гулял, только книжки читай... Теперь я перечитал все свои книги и гуляю со своими коллегами... Книгу надо уметь выбрать.
Он говорил, как всегда, мягко и сердечно. Она Прислушивалась к тому, как звучит его голос, пропуская мимо слова. Поняла только, что разговор — о книге. Вечером он принес книгу.
— Эта книга рассмешит вас...— И не то в шутку, не то всерьез добавил: —Я читал ее, и мои товарищи также... Правда, Вация, хорошая книга?
— Да, да, Шолом Алейхем...
Майка взяла книгу, а Янкель Шевц со своими сапожниками спустился вниз по улице, об’ясняя им на свой лад сущность исторического материализма.
— Глубоко, очень глубоко и в особенности большой смысл...
Польские сапожники немногое поняли, им к тому же надоело, слушать, они прервали беседу и поспешили на соседнюю улицу в пивнушку. А за пивом Вация говорил:
— Ты, Янкель, читал много и многое понимаешь, но рассказывать ты не умеешь. Вот я знаю меньше тебя, но язык у меня поворотливее. Но ты порядочный еврей,— может быть, даже лучший еврей. Ты ведь знаешь, Янкель, что я против евреев ничего не имею. Ты же лучший, и, наверное, этот, этот... из твоих еврейских книжек, хотя я не знаю, пролетарий ли он. Но когда ты утверждаешь, что ППС — лживая партия, ты не нрав. Каждая нация должна иметь свою партию. Вы — еврейскую, мы — польскую. А интернационал об’единит... Сколько еврейских сапожников насчитаешь ты в нашем союзе?
— Тоже доказательство, — отвечал Янкель. — Что это за доказательство? Ты бери глубже. Человек всегда должен копать глубже, на то лопаты имеются, человек должен видеть до основания...
Но его перебивали:
— Вация неправ. У него, как говорит Янкель, мысль наизнанку. А сколько наших сапожников в еврейском союзе? Ни одного.
— Тогда мы квиты! — заявлял Вация, наливая стакан пива.— Выпьем за ППС и за Бунд.
— Не доживут они до этого,— кричал Янкель.— Что ты приплетаешь Бунд, сколько раз говорил я тебе... Я — интернационалист, я — большевик, пей и давись.
Пили все. Домой шли веселые, обнявшись.
На следующий день Янкелю хотелось узнать, смеялась ли Малка, читая книгу. Ему казалось, что он должен утром встретить ее смеющейся. Она не смеялась.
— Я это когда-то читала... Я Переца тоже читала,— сказала она серьезно.
— У Переца ложная философия, опасная философия. Правда, смышленая голова...
Вечером он намекнул, что у него имеются и совершенно другого типа книжки.
— Я когда-то и такие читала...— Подумав, добавляет: — Принесите...
Вечера у нее свободны, но они пропадают, никто к ней не кодит, и она — ни к кому, нет смысла заниматься книгами. Она считает, что достаточно обманывала себя такими книгами в молодые годы. Отказать же она не может, не хочет обидеть соседа. Он сердечный человек, дружески встретил ее, помог и научил работе. К тому же, когда он говорит, то все мысли отражаются на его лице.
Дома Янкель долго перекладывал книги, не находя нужной. Когда жена его застала за, кипою книг, ее лицо выразило удивление, она широко раскрыла глаза.
— Что-нибудь случилось, Янкель?
Она смотрела на запыленные Книги, годами лежавшие без дела. Она помнит, что когда-то эти книги были спрятаны на чердаке. Когда муж; доставал ту или иную книгу, она стояла у дверей и никого не впускала в дом. Со времен войны к мужу никто не приходил, и он не лазил на чердак. Что же теперь случилось? Пришел кто-нибудь? Она знает, что ее муж принадлежит к партии, у которой в Петербурге и в Одессе тысячи членов, здесь же в городе их всего восемь человек. Она даже знает, почему Бунд все захватил. Ведь из восьми человек остался на работе только один — ее муж, остальные на войне, в России или в тюрьме.