Малка почти ничего не почувствовала, когда услыхала. Сердце у нее вздрогнуло, потом застыло, точно остановившись. Ей казалось: она слышит новость о чужом, совершенно чужом человеке, только поздно ночью у себя дома обнаружила она, что еще не спит. Она стелит кровать и все не может постелить. Уже совсем поздно... Завтра она должна рано итти на работу, и она решила отбросить мысли, которые налетели на нее. И снова голова чиста, ясна, а на сердце спокойно. Она закрыла глаза. На рассвете снова убедилась, что еще не спит, что только лежит с закрытыми глазами.
На следующий день жена Янкеля заметила в Малке перемену. Она многое видала на своем веку и многое слыхала, и она понимала, что Малка тоскует по мужу. Но жена Янкеля не станет об этом с ней говорить. Она только дает дружеские советы:
— Я бы на твоем месте наплевал на него. Если человек разрешает себе...
По вечерам уже больше не читают книжек, вечерами играют в домино или идут в кино, чтобы Малка немного рассеялась.
Однажды вечером Малка пришла рассерженная, злая.
— Я — ничтожный человек, я заслуживаю, чтобы меня топтали, если так долго терпела. Теперь я знаю, что делать: не хочу о нем слышать, пусть не вспоминают его имени.
Она так взволнована, что маленькие дети, пугаясь ее, прячутся позади Янкеля, и когда их отсылают спать, они боятся итти одни.
На другой день она тиха, молчит. А если и говорит, то медленно и вяло. И Янкель снова со своей книжкой. Жена не дает ему читать, а Малка внимательно слушает. И снова идут вечера, как прежде,— каждый вечер Малка приходит к ним, они ужинают, играют в шашки и каждую субботу отправляются вместе с его товарищами сапожниками в кино.
* * *
В марте шел дождь, а в апреле уже была весна. Лия и дочь Зальцмана часто приходили к Илье и Шие. Дочь Зальцмана приносила с собой сладкие пироги, ставила на стол кипящий самовар; в соответствующее время тушили лампы и в тишине распевали песни. Случалось иногда, что девушки оставались ночевать, и случалось также, что дочь Зальцмана приносила с собой вино.
Шие рано встал и вышел на балкон. Зальцмановская дочка еще валялась в кровати. Откуда-то из-под горизонта поднималось солнце. Свежее, круглое, светясь детской улыбкой, оно поднималось по ступеням легко и спокойно, рассыпая тысячи светлых солнечных бликов над сырыми полями.
Шие чувствовал, что он стыдится солнца, он смотрит на него неуверенно. В горле пересохло, он ощущал тошноту.
Вчера они весь вечер пили. Опьяневшие, налитые тревожной теплотой, охваченные забытьем, они сами не понимали, что делают. Теперь Шие дрожит и не может забыть фразу, которую ночью дочь Зальцмана нашептывала ему:
— Ты сильный, ты лучше Ильи, он слабый... Завтра я снова хочу... с тобой...
Он вовсе не наивен, но никогда не представлял себе, что все это будет так цинично.
Зальцмановская дочка и Лия часто приходили, стали близкими друзьями. Однажды из-за позднего времени остались ночевать, потом часто засиживались, а потом уже приходили с тем, чтобы оставаться. Дочь Зальцмана поставила условие: в одной комнате — иначе скучно.
Вчера дочь Зальцмана принесла вина больше, чем обычно. Пели и танцевали. Дочь Зальцмана притянула Шию к себе и пьяным ртом поцеловала его.
Солнце было уже высоко, оно не только светило, но грело. Шие был взволнован. Он потерянно стоял, устремив на солнце мутные глаза. Где-то есть большой мир... Он сидит здесь, как мышь... Проходят пустые, глупые дни. Шие не заметил, как возле него стала Лия, дотронулась до его руки своей дрожащей и сказала тихо и мягко, как мать больному ребенку:
— Со мной ничего не случилось, Шие... ничего!
Его рука конвульсивно сжалась.
— С тобой ничего не может случиться... Я знаю...
Он хотел сказать еще что-то, но повернулся и ушел. Он собрал свои вещи и покинул дом. Она боялась следовать за ним, осторожными шагами шла позади, пока он не исчез.
* * *
Солнце жгло Шиин затылок. Он шатал осторожно, не зная дороги. Он остановился, почувствовал, что хочет есть. Но есть нечего. Он присел на дороге.
Он только теперь впервые вздохнул, боясь оглянуться назад. Он удирал. В спокойном состоянии можно лучше обдумать. Почему и зачем он бежал? Подумалось об Илье: возвратиться, захватить его. Но ведь
Шие может снова застрять. Одному уйти? Одномуудастся наверняка. Он взвешивал и уяснял себе, он многое доверил Илье, но не доверил ему главного, того, что вынес из Сибири от русских рабочих. Он не доверил, дабы Илья этого не опошлил.