— Нужен другой председатель!
Кто-то даже назвал нового кандидата.
Председатель быстро обернулся.
— Этого не будет. Я — председатель и им останусь. Будьте покойны... Правда, вас большинство, а я один, но вы обязаны меня слушаться. Во всяком случае иначе быть не может, и говорить сейчас об этом нечего.
— Если не говорить, то голосуй!
— И голосовать не стану. Успокойтесь, товарищи!..
— Слово имеет...
Получивший слово был воем знаком, этого сочувствующего, которому доверяли как своему, все знали.
— Я беспартийный, портной и писатель, выслушайте меня. Председатель прав, честное слово прав. Чем мы здесь сегодня занимаемся в совете, разве просим помощи у меньшевиков? Нет. Их нужно терпеть потому, что их послали рабочие. Ни одного милиционера для охраны города ведь не дадут они, Нет! Вы, товарищи — коммунисты, но знаете ли вы, что такое большевизм? Послушайте, что я вам скажу. Большевизм — это разум, пролетарский разум, и на разум нужно опираться, каждый класс на свой разум. Совет с коммунистами — это Совет. Без коммунистов — лавочка. Так чего же вы хотите? Чтоб я так жил, — товарищ председатель прав! Он умница, честное слово... Надо еще разузнать, не пописывает ли он втихомолку.
Председатель улыбнулся:
— Значит, я уже не в одиночестве.
— Я тоже с тобой, — отозвался голос Малки.
— Малка тоже...
— Если Мендель Гой за тебя, — воскликнул Янкель, — то и Малка за тебя, они в последнее время слишком часто бывают вместе.
— У меня еще одно предупреждение, — смеялся Мендель Гой,— предупреждаю, что от нашего пребывания вместе получится больше результатов, нежели от пребывания вместе с меньшевиками.
Смех сопровождал его слова; этот смех смягчил озлобленность присутствующих.
* * *
Фракции заняли свои места. Циммерман бежал к трибуне. Председатель взял в руки звонок.
— Товарищи, перерыв окончен. Мы продолжаем повестку дня.
На трибуне стоял Циммерман, взявший слово для сообщения.
Выпрямившись, с полной уверенностью в своей победе, он не спешил начать, осматривая всех. Он бросил взор на председателя. Председатель слегка склонил голову, кровь беспокойно бурлила в нем, он физически ощутил испуг, точно кто-то собирался ударить его по голове. Что он предложит? Он может предложить нового председателя, новый президиум, новый Совет, он теперь все может сделать, по его сияющей физиономии видно, что они договорились, а большинство может сделать все, что оно захочет. Чего оно хочет?
Но Циммерман не спешил. В его спокойном голосе звучала уверенность.
* * *
В городской зал Шие пришел с чувством досады, преследовавшей его целый день. Но, увидев множество сияющих лиц, он вспомнил, что Лия называет открытие совета праздником. Это слово его раздражало, он досадовал на Лию, но когда вошел в зал, ему стало ясно, что все находящиеся здесь тоже назовут сегодняшний вечер праздником. У него мелькнула мысль. «А Лия еще утром сказала это»!
Его окружили знакомые, все восклицали: «С праздником!»
Одно мгновение это радовала его, но вскоре вернулось ощущение досады.
Он все время сидел среди бундовской фракции с равнодушием, свойственным бессилию и сознанию, что ничем помочь нельзя.
Разве он не знает, зачем пришел Бунд в Совет? Чтобы мешать и противодействовать. По ту сторону границы ему однажды пришлось наблюдать это, и здесь повторяется то же самое. Поэтому он укрощает самого себя, сдерживает, чтобы не потерять остатки, крохи доверия к Бунду, которое выросло из долгих годов, из любви и преданности.
Он старался на думать. Он смотрел на председателя, на трибуну, снова на председателя и думал: как улыбки человеческие могут быть похожи, и до чего очки могут придать людям сходство.
В далекой, заснеженной, морозной Сибири, там, где он встретился с русскими рабочими, был один, который улыбался так же хорошо и умно, который носил очки и глаза которого смеялись из-под очков.
И Шие припоминал.
Сибиряк вытаскивает большие сани, насильно усаживает в них попа и со свистом летит вниз с горы, а потом, озябший, красный, приходит и, улыбаясь, журит:
— Вы здесь протухнете... Покатайтесь на санях...
Обедает он с большим аппетитом. Глядя на него, все начинают ощущать голод.
После еды — спать.
— Спать после обеда надо учиться у буржуазии. Включите это хотя бы в программу-максимум.
Просыпался злой, выискивал на ком бы излить злобу, и созывал всех на дискуссию.