— Послушайте-ка, вы слишком по-хозяйски ведете себя у меня.
Илья положил на стол маленькие дамские часики и ответил:
— Вы — хозяин, вы и должны ответить. Господин Зальцман, я вам не советую усложнять положение, мы— страшные упрямцы.
Что-то мешало Зальцману выругать наглого гостя.
в то же время в нем загоралось желание по-хозяйски прикрикнуть на нахала.
Он растерялся и начал искусственно кашлять. Но когда оба старших сына вошли в комнату и расселись по обе стороны гостя, Зальцман вспомнил, что он знаком с полицеймейстером и что он отец взрослых сыновей.
— Послушайте, молодой человек, вы уйдете сами или мне придется позвать полицию?
Илья смотрел на часы и молчал.
— Вы ответите? Я еще раз спрашиваю...
Он сдвинулся с места, схватил телефонную трубку и крикнул: «Полицеймейстера». Когда же с телефонной станции спросили, кого ему надо, он ответил тише: «Полицейский участок».
После этого он обращался уже не к Илье, а к стенам.
— Если еврею хочется тюрьмы, отчего же мне не помочь ему в этом... А если вы еврей — так что?
Подойдя к окну, он добавил:
— Для меня все равно: еврей или русский...
В комнате сгустилась тишина.
Элинке уголком глаза смотрел на Илью и ждал, что тот вскочит и убежит. Он был в этом настолько уверен, что даже хитро подмигнул. Илья снова посмотрел на часы и сказал :
— Совсем мало времени осталось.
Эта спокойная фраза поразила Элинке. Он остановился посреди комнаты и молча осмотрел сыновей.
А они глядели в его немые глаза и видели своего отца, умеющего кричать и размахивать руками, когда его боятся, но пугающегося, когда ему противоречат.
Средний сын обратился к Илье:
— Послушайте, реб ид1, убирайтесь отсюда, здесь речь идет не о шутке.
Илья усмехнулся. Он подумал, что его спокойную, уверенную усмешку в эту минуту видят те, кто послал его, и еще раз усмехнулся.
— Я свое время выжду. Я жду вашего ответа... После этого я уйду.
Элинке вздрогнул, шея его побагровела!.
— Вы думаете, что вам дадут удрать отсюда? Вы должны были раньше опомниться...
Илья расхохотался и хотел сказать:
— Вот балда!
Но сказал:
— Я боюсь?.. Это у вас дрожат руки, господин Зальцман!
— У кого?
— У вас... Они дрожат, посмотрите!
Зальцман робко, как бы под гипнозом, протянул руку, его удивило, что она дрожит, как струна от легкого прикосновения. И потому, что он смутился, и потому, что сыновья рассмеялись, точно это было «зрелищем», Элинке злобно затрясся.
Сначала кто-то бросил в дверь «доброе утро», затем показался пристав. У него был строгий вид и смеющиеся глаза, выражавшие одну мысль: к Зальцману даром не идут, будет заработок.
Илья встал, предложил приставу свой стул и спросил:
— Что слышно?
— Ничего-о!
Пристав долго тянул это «о», изумленно разглядывая Илью.
— Для тебя, Элинке, действительно имеются важные новости.
— Важные. — Да-а-а!
Элинке заинтересовался.
Илья незаметно вышел.
— Господин Зальцман!
Пристав сел глушить водку и не спеша что-то рассказывай. Прибежала взволнованная дочь.
— Папа, почему это рабочие вдруг ушли?
Элинке начал искать «иностранца» в очках, он развел руками:
— Его работа! Где он?
О ЧЕМ ГОВОРЯТ УЛИЦЫ
По ночам в домах не зажигают света. По вечерам пустеют улицы, закрываются ворота, запираются двери, и только шаги постовых гулко звучат в ночи. Собака просунет морду в ворота, тихо и жалобно завоет, но испугается собственного воя и исчезнет.
— Не проснемся ли мы утром немцами?
По утрам смеются над собой.
— Немец заставляет себя долго ждать.
В город прибыл генерал Данилов. На базаре рассказывали: губернатор вызвал раввина и сказал ему:
— Что-то в городе слишком много евреев. Генерал заметил. Пусть они сидят по домам.
На базар приплелась длинная цепь подвод, нагруженных людьми различных возрастов и всяческим скарбом.
— Беженцы?..
— Изгнаны?...
— Выселены?...
Приехавшие говорили:
— Евреи, бней рахмоним1, нам не дали даже воды глотнуть. Все оставлено: дома, имущество... Куда деться? Кто мог это ожидать?.. Мир рушится...
1 Милостивцы.
Студенты и гимназисты увели подводы с базара. Кто-то собирал деньги беженцам на хлеб, а полицейские разгоняли толпу.