Тут я запнулась, потому что Мишка вполне бы мог сказать, что денег он, конечно, даст, но у него своя жизнь и… Испугалась, что мои слова можно неправильно понять, словно я жду, что он вернется ко мне. Я ведь не жду? Это ведь я его бросила.
И еще больше испугалась, когда заглянула в конверт.
Отступные? Куча денег.
Достала.
- Мишка, что это значит? Почему столько?
Точно отступные. Чтобы я взяла и больше не приставала к нему.
Он неуверенно дернул плечом.
- Мне вчера премию дали, - сказал он. – Тут половина премии и половина моей зарплаты. Я ведь говорили, да? Мне на новой работе хорошо платят. Я каждый месяц буду тебе отдавать.
- Мишка, ты сдурел, да? – во всем этом должен быть какой-то подвох. – Даже алименты – это четверть, а не половина. Официальной зарплаты, а не вот так… И пока ребенок не родился, ты вообще не можешь быть мне должен. Ничего. И вообще…
Дико как-то.
Но Мишка кивнул.
- Но это ведь мой ребенок, - сказал он, чуть более уверенно. – Я хочу, чтобы у него было все самое лучше. И чтобы… - он замялся на мгновение, - чтобы у него была спокойная и счастливая мать, которая не думает, как свести концы с концами. Ты ведь не сможешь работать, пока он маленький… или она?
Я смотрела на него и тихо офигевала.
На самом деле, вот именно поэтому я все эти годы с ним. Несмотря на его некоторую инфантильность и нерешительность, я была в нем уверена, я знала, что он будет рядом в нужный момент.
Стояла, смотрела на него, не зная, что сказать.
А Мишка, почти трясущейся рукой, достал из кармана ключи.
- Вот, - сказал он. – Ты говорила, что будешь искать квартиру подешевле. Я хотел… Алис, я хотел предложить переехать ко мне, - он отчаянно моргнул, сглотнул чуть судорожно. – У меня, правда, однушка, не очень уж много места для троих, но хороший район, парк рядом. Я буду приходить вечером и гулять с коляской. Ночью вставать памперсы менять… или что там надо будет. Я не хочу бегать от этого, честно. Я… Вот. Возьми.
Он положил ключи на стол.
- Я не могу так.
Даже сердце закололо. Вот уж ключей я точно не ожидала.
Или…
То, как он смотрел на меня, когда мы встречались у друзей. То, как татуировку сделал по моему эскизу… ведь никогда бы сам не собрался, мама бы заругала, а тут… ведь такое или назло, или на память. И он - точно не назло. Когда назло – не смотрят так, словно просят прощения.
И я ведь, черт возьми, постоянно думала о нем! Все это время.
- Миш, я не могу…
Он упрямо поджал губы, долго смотрел на меня.
У меня ноги подогнулись, я села.
Закипел и отключился чайник.
Мишка хмуро засопел.
- Я хочу сказать, Алиса… просто ты должна знать. Понимать, что я… Это ведь ты меня выгнала, я не хотел. В смысле, я, конечно, понимаю за что, и понимаю, что не могла больше терпеть. Но мое отношение к тебе не изменилось, все, что я чувствую… - он облизал губы. – Я люблю тебя. Как раньше. Я думал, что это пройдет со временем, что, может быть, к лучшему… Но не проходит. А когда ты сказала, что ждешь ребенка, то я обрадовался.
Тут он снова заулыбался так по-дурацки.
Он предлагал попробовать, если не сначала, то еще раз.
Мне хотелось расплакаться и броситься ему на шею.
Мне хотелось сбежать, вытолкать его за дверь и не пускать больше. Это слишком тяжело. Я не хочу, чтобы повторилось.
И я даже не знала, как правильно, и чего больше хочу.
Глава 15. Триединый
Установка включилась с тихим низким гулом, вибрацией, которая ощущалась всем телом.
Не мешать, не лезть, как бы этого ни хотелось. Когда будет нужно, Линар вмешается сам. Вмешается советник, с которым у него договоренность.
Я очень надеялась, что все получится.
Наблюдатель лорда Геллато смотрел, и только. Стоял и смотрел на показания на пульте.
«Линар знает, что делает» - я повторяла это как заклинание.
Если он погибнет, что будет со мной?
Но ведь и Нидмар должен понимать, что он делает. Линар не должен умереть. Что если он потеряет собственную волю? Его будут так же носить в паланкине и кормить с ложечки. Как куклу.
Хватит, иначе я сойду с ума.
Мне оставалось только смотреть.
Нарастающий гул и свет. Сначала начинают светиться чаши, в которых лежат тела, потом и весь круг разом. Потом… это похоже на призрачные танцы. Сначала едва различимые, потом все более плотные световые проекции тел начинают двигаться по кругу. Медленно, но все ускоряясь.
Это уже не остановить. Я так надеялась, что до этого не дойдет… но нет, уже поздно. Назад пути нет.
Гудение, доходящее до звона.
И паника, до слез.
Движение света. Быстрее. Так, что все контуры сливаются в сияющее кольцо, поглотившее тела. И кажется даже – контуры тел в чашах распадаются, размазываясь по кругу. Быстрее и ярче, так, что слепит глаза и тошнота подкатывает. И кажется даже – в чашах ничего нет, тела превратились в свет, их размазало по кругу…