Совместные австро-венгерские институты обозначались как «императорские и королевские»: «kaiserlich und königlich», или «k.u.k.» для краткости. Те, что относились к австрийской части монархии, (т.е. все, что не имело отношению к королевству Венгрия) именовались «императорско-королевскими»: «kaiserlich-königlich», или просто «k.k.», в дань уважения статусу государя как императора Австрии и короля Богемии. Тем временем чисто венгерские ведомства назывались «королевскими венгерскими»: «königlich ungarisch» («k.u.») или "kiraly magyar" ("k.m.").
Глава первая
Записано в обители Сестер Вечного Поклонения
дом для престарелых
Плас-Гейрлвид, Ллангвинид, Западный Гламорган
Без даты, вероятно осень 1986 года.
Вот ведь странно, как всякие мелочи и пустяки вроде банальной мелодии, услышанной по радио, или запаха мастики для полов из твоей старой школы могут вызвать целый ворох воспоминаний. Даже если не вспоминал об этом с десяток лет, и даже для человека вроде меня, который никогда не вел наблюдений за природой (по крайней мере, до недавнего времени) или не слишком склонного к мечтательности, того, кто никогда даже не вел дневник, за исключением случаев, когда это требовалось по долгу службы.
Вчера вечером воспоминания навеял телевизор из комнаты отдыха. Когда-то этот зал с высоким потолком и вечными сквозняками служил, как мне кажется, гостиной обветшалого викторианского особняка, построенного на самом краю полуострова, подальше от запахов медеплавильного завода в Суонси. Благодаря этому заводу и появились деньги на строительство дома.
Я сидел в конце комнаты, в кресле, где сестра Эльжбета оставляет меня каждый вечер, я занимаю его согласно своему положению старейшего постояльца дома: в следующем апреле мне стукнет сто один год, если я протяну так долго. Я сидел с пледом на коленях, пытаясь читать, насколько позволяла катаракта, и впитать немного слабого тепла, исходящего от чудовищно неэффективной системы центрального отопления Плас-Гейрлвида. Мой юный друг Кевин, смотритель, позавчера растопил котлы, чтобы противостоять осеннему холоду, вызванному туманами Бристольского канала, но от этого ничего толком не изменилось.
Сразу после ужина по стоящему в начале комнаты телевизору уже несли вздор. Его окружили фанатики, нацеленные на вечерний акт поклонения. Обычно это мало меня беспокоит. Мой английский весьма недурен, чего и следует ожидать, учитывая, что я начал учить его году в 1896-ом и провел почти полвека в изгнании в этой стране. Но я обнаружил, что легко могу отключиться и не слушать передач на иностранном (все еще для меня) языке. Вообще-то, с тех пор как сёстры перевезли меня летом из Илинга, в этом отношении я чувствую себя куда лучше, ведь значительная часть передач здесь ведётся на валлийском, в котором, полагаю, мне простительно не понимать ни единого слова.
Меня никогда не переставало удивлять, даже в доме на Айддесли-роуд, как постояльцы (я очень стараюсь не называть их заключёнными) всю неделю по шестнадцать часов в день весело проводят время за просмотром передач на языке, который многие из них до сих пор едва понимают.
Так что же, мне теперь говорить о них, сидя здесь, в Южном Уэльсе? Нет, я просто тихо сидел в кресле и размышлял, потом немного почитал, а потом снова задумался: последние несколько месяцев все давно забытые события всплывали на поверхность, подобно пятнам топлива и обломкам затонувшего корабля, с тех пор как сестры привезли меня в это место и появился альбом с фотографиями, а я начал рассказывать юному Кевину свою невероятно долгую историю.
Я бы продолжал в том же духе, пока меня не уложили бы в постель. Но вдруг на кривых ногах кавалериста в комнату вошел невыносимый майор Козелкевич и, никого не спрашивая, приблизился к телевизору и увеличил громкость (он глух на одно ухо и наполовину глух на другое, но старческое тщеславие не позволяет ему носить слуховой аппарат). Когда книга мне наскучила, и я захотел сделать передышку от воспоминаний, которые не всегда приятны, я вздохнул и покорно повернулся, чтобы посмотреть передачу.
Шёл низкопробный триллер в духе начала 70-х: как всегда напыщенный, ходкий товар, превращённый в фильм, главная особенность которого в том, что после первых пары минут становится плевать на всех персонажей.