Важен и интересен для нас и опыт «экономического чуда» 50-70-х годов, когда при жизни одного поколения японцы смогли добиться перемен, в реальность которых мало кто мог поверить в начале реформ. От карточной системы к изобилию любых видов собственных и заморских продуктов. От нехватки элементарных потребительских товаров и господства черного рынка к созданию широчайшего диапазона высококачественных и общедоступных товаров и услуг. От строжайшей экономии валюты и запрета вплоть до 1965 г. туристических поездок за рубеж к превращению иены в одну из самых желанных в мире валют и ежегодному выезду в турпоездки за границу миллионов японцев…
Думается, что самого пристального внимания заслуживает и японское «политическое чудо», без которого вряд ли состоялось бы и описанное миллионами слов «чудо» экономическое. В чем же оно видится? Прежде всего в том, что лишь за несколько послевоенных лет в духовной, социальной и политической жизни Японии произошли глубочайшие изменения: от «закона об опасных мыслях» и нетерпимых к малейшему инакомыслию «ассоциаций поддержки трона» к соблюдению законности и к свободной деятельности партий «всех цветов и оттенков». От всевластия военщины, жандармерии «кэмпэйтай» и иных спецслужб к ликвидации воинской повинности, строгому контролю парламента над финансированием и деятельностью административных органов. От въедающегося в кровь, в кости, в гены чувства бесправного муравья до осознания значимости каждой личности как части нации.
Стоит вспомнить, что Япония, как и Россия, не прошла к началу XX в. достаточно длительного периода «классического» развития капитализма с присущими ему понятиями и институтами буржуазной демократии. Зато в обеих странах слишком долго господствовал феодализм, строгое сословное деление. Свою роль сыграла и длившаяся более двух веков самоизоляция Японии — из страны запрещалось выезжать под страхом смерти. Японский император Мэйдзи, которого сравнивают с нашим Петром Великим и которому приписывают заслугу «прорубания окон», пришел к власти лишь в 1867 г. Его восшествие на «хризантемовый трон» сопровождалось недолгой гражданской войной, в ходе которой японцы-реформаторы с воодушевлением истребляли японцев-консерваторов, взрывали их замки и дома, ссылали целые самурайские кланы на остров Хоккайдо. Правда, разрушений и кровопролитий «эпохального масштаба» удалось избежать. Многих пленных помиловали, а впоследствии наиболее способных из числа сторонников старого режима даже включили в правительство. Сейчас в честь мужественно сражавшихся «контрреволюционеров» проводят богослужения, народные праздники и костюмированные процессии. Чего, мол, не случится иногда в семье…
Победившие реформаторы стали широко заимствовать иностранный опыт — наряду с вилками, кофе, Железными дорогами и броненосцами они импортировали и зачатки западной демократии: было отменено сословное деление, введено обязательное начальное образование, учрежден парламент. При всей своей ограниченности эти и некоторые другие эксперименты с демократией в рамках конституционной монархии позволили японской нации разбудить дремавшие веками силы, добиться самоусиления и избежать участи Китая, который не провел политических реформ, пошел по пути ввозе одних только броненосцев и арсеналов, а потому не смог подняться всенародно на защиту от империалистических держав.
Высокая отдача первой попытки демократизации Японии и особенно создание мощного промышленного потенциала, военные победы стали причиной «головокружения от успехов», привели к росту национализма. Но 30-е годы оказались роковыми и для Страны восходящего солнца. Серия военных переворотов привела к тому, что тонкая оболочка из атрибутики буржуазной демократии была плотно начинена диктатом военной верхушки. Начатая еще в конце 20-х годов серия военных вылазок на земли соседних государств разрослась в полноценные войны, разметавшие японские полки по просторам азиатско-тихоокеанского региона и стоившие самой Японии более 3 млн жизней, а ее противникам — десятки миллионов жертв.
Первое в истории Японии катастрофическое поражение и начавшаяся в 1945 г. оккупация страны дали возможность для одного интересного эксперимента — насаждения буржуазной демократии «сверху» на почву, почти безнадежно лишенную демократических ростков. Думается, что американские оккупационные власти, делая это, в первую очередь, конечно, были тогда заняты устранением условий возрождения японского милитаризма, а не восстановлением и развитием демократических институтов. Однако предпринятые ими меры так или иначе расчистили путь к японскому «политическому чуду» и почти неизбежно последовавшему за ним «чуду» экономическому. Ликвидация крупного помещичьего землевладения — одной из опор японского милитаризма и наделение крестьян собственной землей позволили уже вскоре после войны накормить изголодавшийся за годы некомпетентного правления народ. Ограничение власти министерств и существенное, хотя так и не доведенное до конца разделение военно-промышленных монополий «дзайбацу» на множество самостоятельных компаний, запрет на выпуск военной продукции восстановили циркуляцию потребительских товаров. Освобождение политзаключенных, провозглашение свободы слова, печати, собраний и организаций, введение всеобщего избирательного права, права на создание профсоюзов и на забастовки удивительно быстро избавили людей от страха и ощущения полного бесправия. В конце концов дело дошло до того, что американские оккупационные власти, столкнувшись с подъемом демократического движения и массовыми забастовками, попытались притормозить начатый ими же процесс.
Но добиться этого не удалось, как не удалось и убедить японский «истеблишмент» в целесообразности ускоренного перевооружения и участия в корейской войне 1950–1953 гг. Осознав бесперспективность растрачивания ресурсов и людской энергии на военные цели, реалистично мыслящие политические деятели взяли курс на мирное развитие Японии, делая лишь отдельные уступки нажиму американцев и оперировавших старыми категориями японских деятелей. Группировку «реалистов» возглавил весьма консервативный политик С. Йосида. Являясь главой правительства Японии между 1946 и 1954 гг., Йосида успешно парировал атаки своих бывших единомышленников, группировавшихся вокруг другого влиятельного политика — Н. Киси.
Не приходится сомневаться, что экономия ресурсов и средств, направляемых другими странами на военные нужды, стала дополнительным ускорителем японского «экономического чуда», а предотвращение ремилитаризации уберегло «чудо» политическое. Соперничество последователей Йосиды и Киси продолжается и по сей день. Его проявления видны, с одной стороны, в призывах изменить конституцию, в росте военных расходов и боевой мощи японских вооруженных сил. С другой стороны, ученики Йосиды не допускают отмены миролюбивых положений японского Основного закона, введения воинской повинности и приведения военного потенциала Японии в полное соответствие с потенциалом экономическим. На стороне «школы Йосиды» не только большинство избирателей. Сегодняшние успехи Японии убедили преобладающую часть политикоформирующей элиты в эффективности пацифистско-плюралистической модели развития. Пусть эта модель поначалу была навязана иностранцами. Наименее пригодные в японских условиях ее составные части постепенно заменяются, а приемлемые, напротив, улучшаются. В Японии многие не отбросили пацифистские идеалы. А вот англосаксонская двухпартийная система не привилась. Вместо нее действует «полуторапартийная система». У власти вот уже больше трех десятилетий бессменно остается либерально-демократическая партия. Правда, в последнее время ее популярность стала резко падать. Появилась возможность прихода к власти коалиции нескольких оппозиционных партий или ЛДП с той или иной партией оппозиции.
У многогранного и многообещающего опыта Японии есть немало сторон, которые могут иметь для нас самый непосредственный интерес, могут помочь в решении и наших проблем. Ведь на глазах растет число областей экономики, техники и т. д., где соседняя страна стала или становится первопроходцем.