Машины с неисправными двигателями подцепляли тросами и они
продолжали движение. К Казанджику подошли без потерь. Сделали
остановку. Заболотный оживился и подозвал к себе прапорщика, карманы
шинели которого оттягивали бутылки. Я отвернулся от них – все и так
было ясно. Дал команду и колонна тронулась. Майор пытался что-то
кричать, но потом махнул рукой и откинулся на сидении. Самое интересное
произошло в Кум-Даге за 50 километров до финиша. Как ни в чем не
бывало, Заболотный подъехал ко мне и сказал, что принимает
командование на себя. Через полтора часа он "впереди на боевом коне"
привел колонну прямо к штабу и доложил начальнику штаба о прибытии.
Тот поздравил его с успешным завершением 500 километрового марша и
отправил домой отдыхать.
- Лейтенант разберется тут без тебя, - сказал он.
Мне пришлось разбираться несколько часов. Проклиная все, я только к
вечеру добрался до дома. На все расспросы махнул рукой и завалился
спать.
Лариска и полигон зимой
Наутро на разводе появился Воробей, прибыв из очередного заключения в
психбольнице. В этот раз он был спокоен как никогда. Когда мы стояли на
разводе перед командиром и Воробей оказался справа от меня, он
шепотом сообщил мне, что ходатайство на очередное понижение его в
звании уже отправлено в дивизию.
- Еще максимум годик и я в Москве, - закончил он мечтательно.
Я подумал, что несладко ему будет в столице, если он не завяжет там раз и
навсегда. Самые безнадежные – это запойные пьяницы. Я вспомнил про
"карьеристов", о которых рассказывал Боря.
Воробьева оставили командовать батареей. Это было правильно: когда
трезвый, он классный командир. Солдаты при нем преображались, что мне,
240
конечно, было не очень приятно. Мои отношения с ними были
нормальными, но все равно я двухгодичник и для них не вполне
полноценный военный. Воробей начал наводить порядок. В казарме
зачищали даже самые потаенные уголки. Вокруг казармы вымели
последние песчинки, побелили камни, выложенные вокруг деревьев,
починили шиферную крышу каптерки. Он знал имена и слабости всех, без
исключения, солдат и сержантов. Мне, как его заместителю, а, тем более,
Куинову делать было нечего. Он как будто не замечал наше присутствие.
Это меня вполне устраивало. Вопрос был куда себя деть. Через три дня на
разводе начальник штаба объявил, что наше подразделение заняло первое
место в полку по содержанию казармы. Воробей гордо посматривал на
остальных офицеров. Еще одно объявление повергло всех в уныние. Дело
в том, что намечалась переброска всех основных подразделений на
полигон Геок-Тепе, а значит опять свистопляска с техникой, водителями и
прочее.
"Придется солдатикам мерзнуть в палатках", - подумал я, - "а нам - в
неотапливаемых казармах. Хорошо хоть дизентерия не опасна зимой да и
гадов нет. Зима только стояла уникальная – почти каждый день снег и
пурга. Россия да и только... На этот раз, правда, будет полегче – Воробей
командир, организатор и направляющая сила - полная лафа".
В субботний вечер я решил сходить в центр города и поискать Лариску.
Уезжаем на месяц и весь месяц без женщин. Знакомая девица возле
танцулек сказала, что видела ее возле женского общежития нефтяников. Я
пошел туда. Она стояла во дворе общежития с каким-то пареньком лет 16-
18-ти. Подождав минут пять, я понял, что разговор у них надолго. Окликнул
ее. Паренек, увидев мою форму, решил удалиться, но посмотрел на меня
недобрыми глазами.
- Что, - сказал я Лариске, - на молодое мясцо потянуло?
- А что, не имею право?
- Право-то ты имеешь, но молодежь опасна.
- Чем же это она опасна?
241
- Изменишь ему, а он тебя прирежет.
Как бы в подтверждение моих слов из подъезда общежития вышли четверо
молодых парней во главе с ларискиным пареньком и решительно
направились в нашу сторону. Ретироваться было бы позорно, поэтому я
встал спиной к большому дереву. Первому же приблизившемуся ко мне я
сильно ударил сапогом по лодыжке. Он согнулся. Остальные бросились на
меня с трех сторон. Я сразу же получил чувствительный удар по скуле. На
мое счастье по тротуару проходил солдат-летун. Он сразу же бросился в
гущу, на ходу сняв поясной ремень. Ремнем он огрел одного из
нападавших, а остальные позорно бежали. Я пожал руку парню и