энтузиазмом наваливали горы снега, рыли окопы, ходы, а потом построили
целый дом с крышей, крыльцом, окнами и трубой. Соорудили также
небольшой дворец с башнями, портиками, колоннами и крепостными
стенами, но это для души. Они хоть на пару часов забыли, что находятся
"у черта на куличках", в Богом забытом месте на Земле, где только зимой
прерывается "пустынная жизнь", полная гадов ползучих, опасных
болезней и других мерзостей. Забыли муштру и каждодневные солдатские
заботы, отнимающие у человека свободу и чувство самоуважения. Игру эту
снежную можно было сравнить только с баней и самоволкой, как мне
признался мой земляк Булат Залаллетдинов.
В конце игры, к обеду, все разулись, размотали портянки, стали
вытряхивать из сапогов снег и одновременно любоваться на творение рук
своих. На солнце все заискрилось миллионами "бриллиантов". У меня и
Куинова аж дух захватило от восторга. Воробей же смотрел на это с чисто
практической точки зрения. Сказал, что все это кроме окопов, годится
только для детского сада, построил батарею, скомандовал "Нале-во!" и
"Шагом марш!" и мы зашагали назад - вниз под горку. Командиры в
валенках смотрелись смешно, но так захотелось Воробью, а с командиром
не спорят.
В обед в офицерской столовой я встретился с Володей и расспросил, как
они добирались своим ходом. Он сказал, что в пути было ЧП. Халин,
который по железной дороге не поехал, еще перед воротами части дал
команду одеть каски, в кузовах автоматы держать в руках, прикладом вниз и
вообще быть в боевой готовности. Между Кум-Дагом и Казанджиком он
развернул батальоны на юг для отражения атаки иранских войск.
247
Неожиданно появились мишени, по которым было разрешено стрелять
боевыми патронами. Весь остальной путь развертываний не было, но на
подъезде к Кызыл-Арвату один из грузовиков подскочил на кочке и солдатик
из молодых сел прямо на ствол автомата, который разодрал штаны и
вошел в анус. Хорошо, что до города оставалось двадцать километров. В
общем, успели довезти до госпиталя, но потеря крови была большая.
К нам подсел Воробей с бутылкой пива, которую он купил в буфете.
- Слушай, - сказал я, - не начинай, а?
- А что – это же пиво, от пива я не завожусь. Вот если "Карабекаульское"
или "Ашхабадское", тогда да, а пиво что – от пива я только успокаиваюсь.
- Навеки..., - сказал Володя.
- Что? – спросил Воробей.
- Да нет, я так – вспомнил кое-что.
Действительно, Воробей выпил свое пиво, но продолжать не стал.
Вечером в казарме произошел случай, который я назвал по-английски
"punishment". Один из батальонных взводных, Коля, которого все не
переваривали за то, что он был жлобом и ходил в ватных штанах, боясь
себе кое-что отморозить, получил по почте посылку. Его кровать была не
далеко от моей. Когда он вскрыл посылку, то по казарме разнесся
сказочный запах апельсинов. Кадет Вадим, с которым я познакомился еще
в Ташкенте в гостинице возле стройки, сказал:
- Я так понимаю, что ты, Коля, как порядочный офицер, должен поделиться
с товарищами.
Коля промолчал, а Вадим продолжать не стал. В казарме происходила
обычная возня перед отходом ко сну: кто-то спорил с соседом, кто-то играл
в карты, шашки и шахматы, а некоторые даже пытались выгладить рубашку
или гимнастерку. И вдруг послышался дикий крик. Оказалось, что Коля
закрылся одеялом и стал есть свои апельсины. Вадим сложил гладильную
доску, на которой он гладил рубашку, шарахнул ею по Коле и быстро лег в
свою постель. Тот вскочил, весь обрызганный соком апельсина, и заорал,
что он это так не оставит. По казарме раздался хохот. Коля набросил
248
гимнастерку и помчался к выходу. Через некоторое время он вернулся
вместе с Халиным и замполитом Серевровым.
- Шо тут происходыть, товырыщи официеры?
- Ничего, - послышалось со всех сторон.
- Как ничого! Вы его чуть не убили, как он нам рассказал. Кому-то в дисбат
захотелось?
- Да не трогали мы его, - сказал командир одного из батальонов. Ему со сна
показалось.
Действительно, никаких следов, кроме сока апельсина, на голове Коли не
было.
Халин махнул рукой, они развернулись с замполитом и пошли. На ходу
командир тихо бросил Коле:
- Меньше пить надо, товарищ лейтенант.
- Я не пью! – крикнул вслед Коля, но его уже не услышали.