двухгодичников после того, как снаряд застрял в стволе, дал команду
солдатам зарядить следующий, чтобы выбить первый... По крайней мере,
троих бы пришлось хоронить, но вовремя вмешался подполковник. Самым
цензурным словом, из тех, которыми он, брызгая слюной, обзывал
провинившегося, было слово "мудак". Возразить было нечего – он был прав.
В последующие дни тучи разошлись полностью, снег растаял, и
температура поднялась до пятнадцати градусов. Днем разрешили ходить
без шинелей, а одевать их только к вечеру, когда температура опускалась
до минусовой. Вокруг была непролазная грязь, которую приходилось
постоянно счищать и смывать, заходя в "присутственные места", т.е. в
столовую, казарму, штаб. Отменили полковые учения, намечавшиеся на
самый конец прибывания в лагерях. Последнюю неделю все просто
слонялись по территории, однако, как раз к моменту отъезда земля
подсохла и прошел слух, что командование намеревается увеличить срок
251
нашего прибывания в этом благословенном месте еще на неделю. Все
офицеры пришли в уныние. Каждый уже наметил, что он будет делать по
приезду домой, в Небит-Даг, а тут такой облом. Мы с Володей с горя купили
четыре бутылки пива и выпили их за казармами с большим удовольствием.
К сожалению, продолжить мы не смогли потому, что меня остановил
Воробей в тот момент, когда мы приближались к офицерской столовке.
- Завтра вся артиллерия отправляется в Небит-Даг, - сказал он мне. Найди
Куинова и начинайте готовиться. Обязанности вы свои знаете.
Он пошагал своей хозяйственной походкой, а нам ничего не оставалось,
как распрощаться до встречи в родной части.
К вечеру мы с Куиновым сильно измотались и уснули как убитые. Подъем
наметили в шесть часов утра. Утром наша колонна растянулась на
несколько сот метров. На станции пришлось около двух часов ждать
состава. Басов несколько раз бегал к начальнику по этому поводу и
возвращался красный и злой. Зло он возмещал на своих офицерах, т.е. на
нас. Придирался к состоянию техники, внешнему виду, заставлял делать
что-то явно бесполезное. Особенно придирался к Воробьеву, но тот никак
не реагировал, формально выполняя приказы. Наконец, состав подошел и
мы начали грузиться. Для офицеров и солдат выделили четыре теплушки.
Мы с Димхоном решили, что будем передвигаться в кабине грузовика, о чем
я предупредил Воробья. Там не так тепло, но зато можно поговорить, а
если замерзнем – вернемся в теплушку. Тревожные чемоданчики мы взяли
с собой. К моему удивлению, у Димыча оказалась бутылка водки и сухая
колбаса, так что на первое время внутренний обогрев нам был обеспечен.
Я вытащил из своего чемоданчика граненый стакан и мы налили по первой.
Закусив колбаской, я задал первый вопрос Димычу о его прежней жизни. Он
стал спокойно рассказывать.
- До школы отец водил меня в мечеть и я даже заучивал молитвы, но в
школе мне это делать запретили. Я из Горно-Бадахшанской области –
города Хорог. У нас, вообще-то, почти все родители ходят в мечеть
регулярно, но стараются, чтобы соседи этого не знали.
252
- Ты, действительно, похож на кавказца. Наверно, горный климат
сказывается на человеке.
- Мы - Горно-Бадахшанцы – народ гордый. Мы говорим на языке не
понятном остальным таджикам. Он очень близок к персидскому. Я, как ты
уже слышал, иранцев понимаю хорошо. Мы вроде индийских сикхов –
едины и сплоченны. Называем себя "помири", т.е. памирцы. Есть у нас
большая проблема. Очень много молодых уехали в Душанбе и поступили в
ВУЗы и техникумы. После окончания учебы не было смысла ехать домой –
там наши знания не нужны. Вот и я остался, женился на девушке из Гарма.
Квартиру приходится снимать. Езжу к родителям только на праздники.
Ленинабадцы, Кулябцы и Курган-Тюбинцы нас Памирцев не понимают и не
любят. Молодежь старается в их районах не появляться – могут побить или
прирезать. Но и они к нам не ездят и на наших девушках не женятся.
- Да, – сказал я, - это когда-нибудь может плохо кончиться...
- Что значит, плохо кончиться? Милиция не позволит да и армия там стоит
надежно.
Мы разлили еще по четверти стакана и выпили.
- Ты знаешь, - сказал Димхон, - мой отец совсем не пьет – по закону
шариата нельзя. Я тоже до восемнадцати лет не пил. Разбаловался в