Они вернулись к повозке, возле которой по-прежнему истекал кровью Арджин, и Литесса, непробиваемая Литесса, целеустремлённая и жёсткая, рыдала, ткнувшись лицом в рукав.
— Встань. — потребовал Энормис, остановившись прямо перед расклеившейся архимагессой.
Литесса подняла голову и прошипела, прожигая человека взглядом:
— Пошёл прочь! Ты, выродок! — она перешла на крик. — Видел, к чему ты её привёл? Так ты обеспечил её безопасность? Моя единственная дочь погибла, а всё из-за тебя, мразь!
Вместо ответа Энормис нагнулся и дал женщине звонкую пощёчину.
— Встань. — повторил он, не изменив тона.
Это подействовало. Чародейка прерывисто вздохнула ещё пару раз, взяла себя в руки и поднялась.
— У тебя остались силы? — холодно спросил человек.
Литесса, уткнувшись лицом в ладони, сначала хотела отрицательно помотать головой, но в итоге кивнула.
— Помоги Арджину. Я пуст.
Архимагесса склонилась над потерявшим сознание разведчиком, чтобы наложить исцеляющие чары, а Энормис повернулся к Рэну и Киру:
— Соберите всё, что может пригодиться в пути. Нужно выдвигаться.
— Куда ты собрался? Бежать? — спросила Литесса злобно.
Но Эн только отвернулся, оглядывая на поле боя. Он молчал долго, пуэри даже подумал, что тот уже не ответит. Лишь спустя несколько минут чародей сказал:
— Бегство только что утратило всякий смысл.
И добавил, так тихо, что расслышал, наверное, только пуэри:
— Всё утратило.
Глава 17
Дело каждого
Прежде чем уйти, он несколько раз обошёл то, что осталось от постоялого двора в слепой надежде найти следы Лины, которая успела выбежать перед взрывом. Но нашёл лишь её опалённый кинжал, который выбросило в один из сугробов.
Остальные в это время собирали припасы — они обнаружились в уцелевшем здании. Брали всё, что посчитали нужным. Кроме них пятерых на всём постоялом дворе не выжил никто.
Отряду удалось уйти раньше, чем на шум сбежались дружины и адепты Меритари. Для Рэна стало новостью, что участвовал в атаке не Орден — осматривая тела убитых людей в красном, Литесса опознала в них жителей Одинокого Вулкана. Она ткнула в вышитую на их одежде эмблему — равносторонний многогранник, вписанный в правильный треугольник, который в свою очередь вписан в круг — и назвала её геминмоном. Мол, этот символ на протяжении веков появлялся то тут, то там, но впервые упоминание о нём появилось именно в повествовании о заселении Одинокого Вулкана. Энормис молча выслушал её и долго смотрел на символ, не шевелясь, а потом сказал:
— Замечательно, — и ушёл, не оборачиваясь.
А Рэн, глядя на него, подумал — как же всё теперь изменится. Даже спустя часы после трагедии он ощущал, что всё стало по-другому, и как раньше уже никогда не будет. Потому что Энормис, связующее звено их пёстрой компании, в одночасье стал другим человеком. Ещё вчера он хотел спокойной жизни в глуши, а теперь устремился к Одинокому Вулкану, чтобы вести войну, которая на самом деле была ему не нужна.
Откуда чародей взял силы двигаться дальше, да ещё и вести за собой остальных, пуэри мог только догадываться. За несколько дней, что они шли, а потом, раздобыв лошадей, скакали на север, Энормис практически не открывал рта. Даже Литесса, поначалу разбитая, со временем оправилась, немного воспрянула духом и стала включаться в беседы. Но — не Эн. Его всё перестало интересовать. Он не откликался даже когда к нему обращались напрямую, словно не слышал, а если отвечал на вопросы, то не оборачиваясь и всегда односложно. То, что вело его вперёд — месть ли, безысходность ли — не разжигало в нём жажды достижения цели. Несмотря на внешнюю твёрдость и непоколебимость, какая-то его часть перегорела, сломалась, и не нужно было долго размышлять, чтобы понять, какая именно.
Рана Арджина оказалась куда серьёзнее той, что получил Энормис, поэтому пришлось проводить лечебные сеансы на каждой стоянке в течение четырёх дней. Однако в итоге сокол полностью поправился.
На пятые сутки путников настигла метель, спрятавшая в молоке далёкие пики восточного хребта, и не прекращалась три дня к ряду. Тракт изрядно опустел к декабрю и местами оброс снежными наносами высотой с гнома. Приходилось пробираться через них, теряя время, потому что сойти с дороги означало и вовсе увязнуть в сугробах.
Лишь спустя восемь дней после побоища они свернули в безымянную деревню, чтобы пополнить припасы и как следует отогреться. Литесса сплела очень стойкий морок, скрывший их отряд под видом пятёрки нейратских наёмников, так что они больше не опасались быть узнанными и остановились в лишь чудом не закрывшейся на зиму корчмушке. В ней оказалось всего три съёмных комнаты, из которых пустовала только одна. Хозяин опасливо косился на хмурую вооружённую компанию и явно боялся неприятностей, а потому заискивающе лепетал что-то про гнилые полы и мышей, пытаясь оправдаться, но его никто не слушал — всё лучше, чем ночёвка на улице.