Мужчины замолчали, а Рэн, допивая остывший глинтвейн, вдруг подумал, что поторопился с выводами о благоразумии энтолфян. Благополучие княжества оказалось иллюзорным. Даже несмотря на объединяющую угрозу со стороны кишащего отродьями Острохолмья, эти люди умудрялись крутить интриги и устраивать драки за влияние и власть, раскачивая и без того шаткое положение страны.
«Безумие, — говорил его внутренний голос. — Тебе никогда не понять этого, Рэн. И хорошо, потому что ты не хочешь быть как они — ослепнуть от жадности и не понимать разрушительности собственных действий. Натравливать друг на друга людей, которые и так живут по соседству с чудовищем, выжидающим, жаждущим их крови. Неужели не очевидно, что если они начнут бить друг друга, то не победит никто из них?»
«Проклятье, — раздался другой голос, голос истинного пуэри. — Я начинаю думать, как они. Я стал забывать, что нельзя исходить из принципа наименьшего зла. Действительно, с кем поведёшься… Если бы только люди владели знаниями Орумфабер, если бы они имели понятие о высшем социальном равенстве…»
«Они не были бы людьми, — закончил первый. — Наши законы работают только для нас, не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Теперь это — их мир, и они сами должны решать свои проблемы. Вся твоя мудрость не для них, принять систему твоих ценностей они не смогут. Именно это Литесса и пыталась тебе объяснить столько раз. Так стоит ли сожалеть, если сделать ты всё равно ничего не сможешь?»
«Мне омерзительно смотреть, как бездарно они гробят себя, — отказываясь внимать, заговорил второй. — Все эти войны, я не вижу в них никакого смысла. Да, не в моих силах изменить человека, но и смириться с этой не-жизнью, с этим прозябанием, не имеющим конца, я тоже не могу».
«Тебе придётся, — с нажимом ответил первый. — Рано или поздно ты устанешь страдать от собственной высокоморальности, которой нет места в нынешних реалиях. Мир пуэри превратился в воспоминания, и последняя его частичка угаснет вместе с тобой. Теперь твой мир — это люди. И тебе придётся научиться принимать их такими, какие они есть».
«Это неправильно. Если они — мой мир, я не должен допустить их самоуничтожения».
«Когда ты превратишься в одного из них, это не будет казаться тебе неправильным».
В бессилии сжав кулаки, Рэн встал из-за стола и, не обращая внимания на удивлённые взгляды присутствующих, стремительно направился в комнату, где его ожидали друзья.
«Значит, я буду стараться сохранить свою природу до последнего. Я не должен и не хочу становиться человеком, потому что я — пуэри, был им и должен им быть. Без этого я никто и ничего не стою».
С этими мыслями он повалился на отведённую ему кровать и закрыл глаза, надеясь провалиться в сон без сновидений, но всё случилось ровным счётом наоборот. С этого дня его часто мучил один и тот же кошмар, в котором он смотрел на своё отражение в огромном зеркале и больше не видел сияния под подбородком, только ослабшее тело, кровоточащее незаживающими ранами, и вместо того, чтобы бороться с отчаянием, Рэн начинал беспомощно плакать.
— Здесь нужно глядеть в оба, — сказал Рэн, когда в заснеженной дали показались стены большого города.
— В смысле? — Арджин обернулся к охотнику. — Ты о чём?
— Я слышал, тут назревает гражданская война.
— Очень похоже на то, — согласилась Литесса. — Пару дней назад я проходила мимо компании, которая о чём-то оживлённо спорила. Но стоило мне приблизиться, как они тут же замолчали. И такое, как я потом заметила, сплошь и рядом. Народ шепчется по углам, не доверяет незнакомцам, хотя для северян такое поведение не характерно.
— Ну вот, если где-то появляется кипящий котёл, то мы в него обязательно угодим! — проворчал Кир. — Чтобы мы да прошли мимо неприятностей? Да когда ж такое было?
— Нам всё равно придётся заехать в столицу, — не оборачиваясь, сказал Энормис. — Пополнить припасы дальше будет негде.
— Энтолф — последний город перед Острохолмьем, — подтвердил разведчик. — На нём фактически держится защита всей провинции, поэтому дальше на запад никто не селится. И здесь-то нет гарантии, что кого-то за стенами успеет защитить гарнизон, а уж там и вовсе не на что надеяться.
Этот день, как и предыдущий, выдался пасмурным. Потеплело настолько, что снег начал подтаивать, отчего дорогу немного развезло. Порывистый ветер поднимал полы одежды и бил в лицо, но ничего не мог поделать со светло-серой пеленой, тяжело нависающей над равниной. Это хмурое полотно угнетало, давило на плечи, путники то и дело поднимали головы в ожидании снегопада, но снежинки отчего-то не торопились спускаться, лишь давая понять движущимся внизу двуногим, что они здесь, наблюдают и ждут подходящего момента.