— Мы просто пытаемся выбраться из долины, — сказал я, поняв, что призрак мне всё равно не поверит. — Перевалы…
— А как же вы сюда попали? — перебил некромант. — Через какую щёлку вы просочились, тараканы?
— Из пещер. По высохшему руслу.
— Это на юге что ли?
— Да.
— Так вас, значит, пропустили скорпикоры?
— Скажем, мы проскользнули.
— Ой, врёшь, — с недоверием протянул мертвец. — Не могли вы там «проскользнуть», да ещё и такой компанией. Гном и… Кстати, кто третий? Впрочем, не говори, мне до звезды. А Многощупа-то вы как миновали?
— Если ты о той здоровенной химере на дне моря, то с трудом.
Некромант замолчал, задумавшись. Ветер забвения раздувал серые песчинки под нашими ногами. Я вдруг понял, что нахожусь внутри искусственного мира, запрятанного в глубине Эфира. Точнее не в мире даже, а где-то на его пороге, в монохромном преддверии, в то время как сам мир был скрыт где-то поблизости. Его творец и хозяин пронизывал меня своим псевдоспокойным взглядом, а я по-прежнему не мог пошевелиться. Он мог бы давно прихлопнуть меня, но отчего-то этого не делал.
Я подумал, что это подходящее время, чтобы немного ослабить повисшее в воздухе напряжение.
— Мы уйдём и больше тебя не потревожим, — сказал я как можно твёрже. — Только помоги нам…
— Тебе никто не в состоянии помочь, — сказал некромант сухо. — Даже если я помогу, тебе всё равно скоро конец.
У меня пересохло в горле.
— Почему?
— Потому что ты какой-то неправильный. Жизнь тебе как будто навязана, линии судьбы вообще нет. У тебя просто нет начала, нет родины. Ты везде и всюду лишний.
Призрак замолчал, глядя сквозь меня. Он словно видел нечто такое, чего не видели другие, читал знаки, на которые никто не обращал внимания. Он за минуту узнал обо мне больше, чем я сам узнал за целую жизнь.
Это злило. Это интриговало.
— Расскажи ещё, — прохрипел я.
Некромант скривился, и в глазах его вдруг мелькнула жалость, смешанная с отвращением.
— Слыхал про всемирный событийный поток? Именно в него вплетены все линии судьбы. Его можно увидеть, если много учиться… И по линиям судьбы предсказывать будущее каждого живого существа, каждого камешка у тебя под подошвой. Не точно, конечно, но всё же можно. А у тебя этой линии нет. Ты существуешь вне всемирного потока, отдельно от всех остальных. Это как… А, долго объяснять.
— Я готов слушать.
— Не слишком ли ты обнаглел, человече? — рявкнул некромант, гадливо поджав верхнюю губу. — Заявился в мою усыпальницу, присваиваешь мои вещи, и ещё чего-то требуешь? Я тебе ничего не должен!
— Пожалуйста, — сказал я тихо. — Расскажи.
Я готов был простить этому мертвецу хамство, высокомерие, брезгливость в каждом движении, презрение в каждом слове — всё. Единственное, чего я не смог бы ему простить — молчания. Потому что он уже рассказал больше, чем я смог выжать из хвалёного Оракула.
Мёртвый чародей вздохнул — чтобы ещё раз показать, какое великодушие проявляет к такому ничтожеству, как я.
— Раз ты вне общего потока, вокруг тебя начинает формироваться отдельный поток, неправильный относительно всего остального. Поэтому к тебе липнет всякая событийная шелуха. Не замечал, что с тобой случаются маловероятные вещи? Эта мелочёвка копится, наматывается, как грязь на сапогах. Точнее даже так: она превращает тебя в снежный ком. Чем дальше ты катишься, тем больше становится твой бракованный событийный поток, тем более значительные события ты притягиваешь.
Некромант помолчал, сжав губы.
— Рано или поздно они тебя раздавят, — сказал он. — И с этим ничего не поделаешь.
От последней фразы у меня чуть пар из ушей не пошёл.
— И что же мне теперь, — выдавил я сквозь зубы, — лечь и умереть? Как сделал ты?
Спокойствие вмиг слетело с некроманта, обнажив то, что скрывалось внутри него с самого начала. А скрывался там свирепый безумец с лицом, которое больше походило на уродливую маску дикаря-людоеда.
— Ты возомнил, что знаешь что-то обо мне?! — проревел призрак и тут же перешёл на шипение. — Ты возомнил, что знаешь что-то о смерти? Да ты, клоп жалкий, её даже не нюхал. Любопытно тебе стало, говоришь? Я прожил пятьсот лет, — уронил он так веско, словно уже этим всё должно быть сказано. — Этого более чем достаточно. Думаешь, это для тебя, презренной мухи, моли-однодневки, существует вселенная? Сколько самонадеянности! В этом мире и всех прочих всё построено вовсе не на жизни, а на её отсутствии. Присмотрись: только безжизненное гармонично, уравновешенно и совершенно! С точки зрения вселенной жизнь — это болезнь, простуда, которая всё никак не пройдёт до конца. Когда же вы, тупые мальчишки и девчонки, наконец поймёте, что жизнь — это всего лишь миг, а смерть — вечна? Что куда вы не идёте, сколько смысла не ищите в вашем жалком существовании, его не прибавится. Что сам поиск смысла бессмысленен. Только тупое желание жить не даёт вам всё это осознать, а то давно уже давно все повымирали бы! Именно из-за милосердной глупости всё никак не переведутся искатели истин, борцы за свободу и алкатели абсолютной власти. Тупицы! Перед смертью все — равны, и всё — равно. Это самая первоочередная истина. Самая важная власть — это власть над собственной жизнью. А единственная свобода, за которую стоит бороться — это свобода выбрать свою смерть. Смешно, — некромант улыбнулся отвратительнейшей из улыбок, — но многие считают, что уж они-то хозяева своей судьбы, что это они имеют жизнь! А на самом деле жизнь имеет их, и выбрасывает на помойку, когда заблагорассудится. Сколькие погибают от яда, болезни или стали? Это разве похоже на смерть хозяина своей судьбы? И в конце их ждёт самое главное. — призрак сделал паузу. — Разочарование. Горькое, удушливое — такое, что лучше бы и не жил вовсе. И души их шатаются потом здесь, в Эфире, пока не истончатся и не превратятся в пустые шкурки себя самих. А ещё позже вся эта отупевшая масса возвращается в материальный мир — и вот они, возвраты. Грамотный, надеюсь? Знаешь, что это не злые боженьки химер плодят? Знаешь, значит. Ну вот теперь будешь знать, что это за энергия такая, которая вступает в реакцию с эманациями душ человеческих и создаёт возвраты. Они реагируют между собой, потому что по происхождению однородные… А энергии в каждой душе ой как немало.