Вернон устало откинулся на спинку софы и закрыл глаза. «Ещё два мира послужат нашему делу. Ещё два человека, подобные мне, точно бараны на заклание, послужат великой цели, превратив свои миры в чистую энергию».
Архимаг посидел так, не шевелясь, несколько секунд, а потом, совершенно неожиданно даже для самого себя, расхохотался.
Долина Костей оказалась не таким уж препятствием, если не принимать во внимание тот факт, что мои спутники с этим утверждением бы не согласились.
Среди всего Острохолмья, мёртвого и неприветливого, Долина выглядела ещё мертвее. Впрочем, если бы я назвал её самым мёртвым местом в Нирионе, то тоже вряд ли бы ошибся. Это была столица смерти, её главный паноптикум. Здесь царило небытие — и не то, которое отдаёт не-жизнью, а то, которое обязательно наступает после бытия. Это чувствовалось в воздухе и даже глубже: словно Долина пробуждала в каждом, кто её видел, призрак его собственной гибели.
Мы шли среди наполовину вросших в землю костяных остовов, пролезали под рёбрами толщиной в ладонь, старательно избегали взглядов пустых глазниц черепов. Останков здесь было столько, сколько, казалось, просто не может быть, потому что ни один мир не вместил бы в себя такое количество живых существ. Ночь, конечно, скрывала от нас полную картину, но зато оставляла уж слишком большой простор для фантазии. И никто даже не заикнулся о том, чтобы остановиться.
Все нервничали. Я — меньше, остальные — больше. Даже Литесса, которую никто не посмел бы назвать пугливой, постоянно держала наготове несколько убийственных заклятий, хотя трудно было представить, кого мы могли встретить среди голых выбеленных временем костей. Мы, живые, чувствовали себя в Долине совершенно чужими. Рэн и Кир сказали потом, что ощущали присутствие — не чьё-то, а чего-то. Арджину мерещился тихий вой или пение. Я же ощущал только смерть, если так вообще можно выразиться. Но это странное чувство посещало меня и раньше, так что я не придал ему большого значения. Когда ты изо дня в день не можешь найти в себе жизнь, самое страшное, что с тобой может случиться — ты просто перестанешь искать.
Долина Костей закончилась только к следующему полудню, но мы пошли ещё дальше. Отряд наотрез отказался останавливаться поблизости «этого склепа под открытым небом». И лишь затемно, когда все уже валились с ног от усталости, мы остановились на ночлег. Прямо посреди ущелья.
На следующий день вдруг изменился ландшафт: вместо изуродованных ущельями нагорий и невысоких горных цепочек начались холмы, ровные и однообразные, точно курганы-переростки. Выродков стало значительно больше — то и дело приходилось убегать или драться. Встретились нам и моготы, но мои попытки заговорить ни к чему не привели. Всё как говорил Харех — они слишком ненавидели людей, чтобы слушать. Убивая их одного за другим, я испытывал какую-то глухую жалость, но так и не понял, к ним или к себе. Может быть, и то, и другое.
Спустя неделю после выхода из Костяной Долины мы вышли к гротескному каменному строению, на вид древнему и давно заброшенному, и решили заночевать там.
Если бы я знал заранее, к чему это приведёт, обошёл бы то место за лигу.
— Интересно, кто это строил?
Рэн озвучил всеобщий вопрос. Мы все оглядывали древние стены, сложенные из грубых каменных блоков, осторожно пробираясь по заросшему мхом коридору. Всё здесь казалось нескладным, неправильным, словно неведомый архитектор страдал от душевной болезни: ширина коридора свободно гуляла от сажени до двух, стена могла наклоняться в ту или иную сторону без видимых на то причин, пол терялся под толстым слоем земли и обломков обвалившейся крыши, но все ещё сохранял дезориентирующий наклон.
— Кто-то давно мёртвый, — буркнул Кир, в последнее время ставший ещё вреднее и раздражительнее, чем раньше.
— Подозрительно, — Архимагесса ковырнула землю кончиком сапога. — Строение почти посреди Острохолмья. Я бы сказала, что ему лет под тысячу. Кир?
— Больше. Тысячи две, две с половиной.
— Ну вот. Получается, никто кроме отродий его построить не мог. А чтобы отродья построили нечто подобное — абсурд.
— А меня напрягает, что здесь никто не живёт, хотя это всяко лучше нор, которые мы видели вчера, — сказал Арджин, с сомнением морщась.
— Странно, что при такой архитектуре стены всё ещё стоят, — задумчиво произнёс пуэри.
— Зато потолок давно обвалился.
— Не везде, — сказал я, указав на косой прямоугольник, играющий роль дверного проёма.
Помещение, что скрывалось за ним, оказалось просторным и действительно сохранило потолок в виде искажённого купола, который каким-то чудом выдержал испытание временем. Всё остальное — если здесь было хоть что-то — давно превратилось в пыль. Стены заросли ковром мха, чему виной послужили гуляющий сквозняк и сырость, последняя в свою очередь появилась благодаря пробившемуся сквозь пол ручью, утекающему в тёмный угол и дальше, в брешь в стене.