— И впрямь убить тебя нельзя без худа для себя! Так как же быть с тобой, что делать?
— Прости и отпусти, — ляпнул я, пытаясь подражать вычурной манере таинственного собеседника. — Куда ты дел моих друзей, иллюзионист?
— Целы они. Тебя лишь я забрал, — ответило Око, и вдруг сменило тему: — Мне ведомо, куда ты держишь путь. И ведомо, зачем.
— Да кто ты хоть такой-то? — не выдержал я. — Какое тебе дело до меня вообще?
— Уж дело есть! Опасен ты для всех и для всего. А я часть силы той, что миром дорожит.
— Опасен, — повторил я с сомнением. — Ещё бы знать, чем. А то все вокруг обо мне что-то знают, один я незнайка.
Какое-то время воронка молча сверкала молниями.
— Всему свой час, — обронил голос в итоге. — Возможно, победив врагов, ты истину постигнешь.
— Чьих врагов? — спросил я вяло, но меня словно не услышали.
— Пришелец тот, что Грогганом зовётся, недоброе замыслил. Не говорит он правды даже своему слуге. Его правления мир наш не переживёт.
— А ты пророк, что ли?
— Мне многое известно.
— Ну, надеюсь, тебе в таком случае известно, что мне до свечки, кто что переживёт.
— Судьба друзей тебя нисколько не заботит?
Я сжал губы, не найдясь с ответом. Подловил, сволочь.
— Погибать тебе нельзя.
Эта фраза прозвучала обычно и оттого намного более проникновенно. Я даже ненадолго задумался — а так ли я готов к смерти, как думаю?
И тут же, прислушавшись к звенящей внутри пустоте, сам же ответил: «Более чем готов».
— Чего тебе от меня надо?
— Благоразумия, — чуть не по слогам выговорил Голос. — Ты можешь быть полезен, и не только лишь себе. В тебе большая сила. Она поможет мир наш сохранить!
Я, подвешенный над колоссальных размеров вихрем, по сравнению с которым казался меньше песчинки, сварливо поинтересовался:
— А ты что, только фокусы показывать умеешь? Возьми да сам свой мир сохрани. Чем я-то тебе приглянулся? Обратись вон лучше к Литессе — она точно кинется в бой, ей не всё равно. Силёнок у неё не меньше, а уж опытом она мне даст такую фору, что…
— Сейчас каждый на счету, — перебил Голос. — И ты — не она.
Я закатил глаза. При всей дикости положения равнодушие ко всему и вся никуда не делось. Не знаю, на что рассчитывал этот неизвестный, но его увещевания для меня значили не больше, чем писк комара. А вот терпение стало заканчиваться.
Я подёргался, пытаясь сдвинуться с места, но безрезультатно. Тогда я прощупал вокруг себя Эфир — и тоже не нашёл, за что зацепиться. Раздосадованный, я в сердцах крикнул во вращающуюся пропасть:
— Чего ты ко мне привязался, а? Дай ты мне спокойно… дойти куда шёл!
— Дела твои верные, — вкрадчиво сказал Голос, — да настрой не тот.
— А что не так с моим настроем-то?
— К бессмысленной гибели он лишь ведёт.
— Ну хочу я сдохнуть, и что с того? Ты кто — божий серафим что ли? Засунь-ка свою праведность себе сам знаешь куда!
Воронка полыхнула чередой вспышек.
— Смерть твоя никому не поможет, — сказал Голос твёрдо. — Кроме наших общих врагов. И гибель мира лишь приблизит…
— Да ну и хрен на него! — не выдержал я. — Что мне твой мир?! Только и слышу: сделай то, сделай это — одни командиры кругом, такие умные, ум аж из ушей сыплется! Как-то раньше этот мир без меня обходился, и сейчас обойдётся! Кто вообще ведётся на эту чушь про его спасение? Кому это надо? Каждый только себя спасает!
— Так и ты себя спаси! — громыхнул Голос.
— Я уже сказал — поищи другого спасателя! — взревел я во весь голос. — Я ни в чьих играх участвовать не хочу. Нет у меня интереса в них, понимаешь? Кто бы ты ни был, чего бы ты не хотел, мне плевать. Ты тут изо всех сил пытаешься меня впечатлить, побудить к действию, но пока что мне только по морде тебе съездить захотелось! Хочешь в глаз получить? Давай, сворачивай представление, выходи!
Раздался оглушительный хохот.
— Давненько не говорили так со мной! Смешной ты, человече. Жаль, слушать не желаешь. Но ничего, я дам тебе первотолчок.
И вихрь вдруг завертелся быстрее, а меня, вопящего проклятья, швырнуло ему навстречу. Чернота в его центре становилась всё больше и будто бы даже чернее, я словно падал в Бездну. Вскоре уже весь свет остался позади, а тьма обрела плоть — она налипала на руки и ноги, текла по лицу, заливалась в горло. Я закричал, но не услышал свой крик: вязкая, как смола, темнота затекла в уши.
А потом всё исчезло.
Стало очень тепло. В воздухе витали лёгкие ароматы трав и благовоний, услаждая моё измученное миазмами Острохолмья обоняние. Из мрака постепенно проступил покрытый белым песком пляж, кажущийся голубоватым в свете Нира, справа шелестело и шептало сонное море, тихим прибоем омывая береговые камни. Слева, в полусотне шагов, начинались джунгли, в которых на все лады бренчали ночные цикады. Словом, где бы я ни оказался, здесь было хорошо.