Неподалёку вдоль берега возвышались трудноразличимые строения, озаряемые подрагивающим пламенем костров. Оттуда доносились голоса, музыка, смех — словно местные жители что-то праздновали.
Я оглядел себя: вместо привычной одежды обнаружились лишь перехваченные ремнём короткие штаны да плетёные сандалии. Свежий ветерок перебирал волосы, чуть касался моего иссечённого шрамами тела и ничуть при этом не морозил. Лишь заставлял вдыхать глубже, чем обычно.
Признаться, совсем другого я ожидал, когда меня поглотила Бездна. На удивление никто не собирался меня пытать или полоскать мозги, хотя именно этого, казалось бы, стоило опасаться. В тёплой ночи хотелось раствориться, точно масло в каше, но я собрал волю в кулак и спросил, задрав голову к небесам:
— Этим ты решил меня убедить? — отчего-то я не сомневался, что Голос слышит меня.
— Иди к ним, — раздалось в голове. — Раздели с ними их праздник.
Пожав плечами, я неспешно пошагал к селению.
Если это морок, думал я, то какой-то неимоверно натуральный. Картина неидеальна, но чертовски правдоподобна. Каким мастером надо быть, чтобы так подделать запахи и звуки? А сколько деталей! Случалось мне работать над деталями, но чтобы столько… Нет, это не морок и не видение. И даже не сон. Меня перенесли очень далеко от Острохолмья. Может быть, даже за пределы Нириона. Кем бы ни был этот Голос, он очень могущественен. А ещё у него мои друзья.
Строения вырисовывались всё чётче: на берегу — поднятые на сваях дома, расставленные достаточно свободно, в море — несколько пирсов с привязанными к столбикам судёнышками. Немного погодя я разглядел две наблюдательные вышки, но стены вокруг селения отсутствовали начисто — заходи с любой стороны, мы тут никого не боимся. Каркасы домов были деревянными, стены набирались тёмно-зелёным бамбуком. Крыши желтели широкими длинными листьями никогда мной не виденных деревьев.
С интересом оглядываясь, я не заметил, как ко мне подошли двое. Мужчина и женщина, оба едва одетые: на нём почти то же, что на мне, а на ней — юбка из листьев да грубая тканевая повязка на груди. В длинные чёрные волосы у обоих были вплетены разноцветные нити. Смуглая кожа, чуть раскосые глаза, молодые и стройные, раньше я точно не встречал представителей этого народа. Они улыбались и смотрели на меня так, словно ждали.
— Пойдём с нами, чужеземец, — голос мужчины показался мне приветливым, язык — незнакомым. — Ночь Белого Круга всех объединяет.
А я почему-то даже не рассмеялся ему в лицо. Этот приятный не-сон словно ввёл меня в транс.
Ничего больше не говоря и не дожидаясь ответа, они берут меня за руки и ведут вглубь селения. Мы проходим мимо одного костра, другого, везде танцуют и веселятся люди. Все видят меня и улыбаются, не спрашивая ни имени, ни как я здесь оказался. Кажется, им просто нет до всего этого дела.
Меня так и подмывает спросить сопровождающих, что здесь происходит и куда они меня ведут, но уже не хочется нарушать непринужденность атмосферы, и я молчу. Внезапно в голове раздаётся Голос:
«Им не важно, кто ты. Они хотят лишь поделиться радостью своей».
«Это по-настоящему?» — всё ещё не верю я.
«Это народ Обетованного Края. И то, что видишь ты сейчас — их праздник, что ночью Белого Круга зовётся. А ты их гость. Наслаждайся и думай».
Пара выводит меня на большую площадь, окружённую всё теми же домами, а в самом центре выстроен круглый помост, пока ещё пустой. Вокруг него полно людей — дети, взрослые, старики — они сидят, стоят, танцуют, всюду слышится бессловесное пение и музыка, красивая, невероятным образом объединяющая разрозненные звуки в один гармоничный поток. Горят сотни, тысячи свечей, и ночной ветерок не может их одолеть, лишь заставляя огоньки танцевать в такт своим дуновениям. Вокруг костров кружатся хороводы, везде стоят угощения и напитки — на крылечках, на покрывалах и просто на песке. Но самое удивительное — ни один человек не остаётся в стороне. И почему-то я уверен, что каждый дом в этом селении сейчас пустует.
Мои сопровождающие оставляют меня, уходят к соседнему костру и сливаются в диковинном парном танце, тут же ко мне подходит молодой парень с запоминающимся шрамом на подбородке и протягивает мне глиняную чарку. Я принимаю угощение, юноша, добродушно оскалившись, молча уходит. Тягучий, почти как мёд, напиток льётся мне в глотку — терпкая горечь переходит в сладкое послевкусие, а внутри меня разливается тепло.