Я опустил голову, потому что уже ожидал чего-то подобного.
Копию. Что-то мне это напоминает. Я прогонял в голове этот сценарий, потому что слышал одну ходящую в народе историю. В ней рассказывалось об одном могущественном колдуне, который воссоздал своего брата, без времени погибшего. Самое интересное, что двойник оказался на удивление точным, никаких побочных эффектов. Живой человек, с характером, с чувствами, с планами на будущее. В общем, тут история явно была приукрашена. И всё у них было хорошо, жизнь продолжалась… пока через несколько лет колдун сам не убил своё творение.
А Явору, похоже, невдомёк, что на самом деле творится в человеческой душе. Он-то небось думает, что я с радостью соглашусь и ещё ноги ему буду за это целовать. Решил, что таким ходом он меня и успокоит, и даст мотивацию к действию. Что я с готовностью продам свою жизнь за… подделку? Что ради неё снова брошусь в полымя? Я даже сейчас понимаю, что за двойником Лины не полез бы во враждебный город, не сдался бы в плен Меритари и уж точно не стал бы рисковать жизнями друзей, потому что они-то настоящие.
Нет, этот способ не имеет права на существование. Лина мертва. Я смирился с этим. И если он не может её воскресить, то пусть катится в Бездну. А в воскрешение я теперь всё равно не поверю. Где гарантия, что воскресшая не окажется…
— Копией… ты меня не купишь, — выдавил я.
Задумчиво посмотрев на меня, бог начал прохаживаться туда-сюда. Луч света следовал за ним.
— Стало быть, ты всё решил. Но странно всё же. Ведь ты идёшь на смерть, чтобы сбежать от мук. Но враг тебя не освободит — лишь обречёт на новые мученья.
— С чего ты взял? Грогган мне кажется надёжной сволочью. Убить кого-нибудь для него совсем даже не проблема.
— Но ты забыл, что убивать тебя нельзя.
— Что-то его цепные псы не очень-то об этом переживали!
— Они глупцы. Пришелец же умён, и убивать не станет. Запрёт тебя и сделает рабом. Живым трофеем в золочёной клетке.
Тут, признаться, Явор заставил меня призадуматься. Я не верил ему, но допускал, что он не лжёт. И если так, то я и в самом деле делаю глупость, идя на поводу у своей слабости. Но это только если он не лжёт.
— Ты можешь пользу принести, и очень многим, — добавил бог, почувствовав мои сомнения. — Пусть в качестве орудия, но уникален ты.
— Скорее в качестве щита, — бросил я. — Для тебя и твоей божественности. И ещё для кого-нибудь, на кого мне плевать с высокой колокольни. Ты, бог, вообще зачем нужен? Если ты не можешь обрушить свою мощь на угрозу пастве, то какой от тебя прок? На тебя молятся, как на высшее существо, но пока я что-то не вижу коренных отличий между тобой и обычным зазнавшимся человечишкой. Не впечатляет, знаешь ли. За наш разговор ты перепробовал, наверное, уже все способы манипуляций. В этом заключается божественность? Или в прерогативе сортировать людские душонки в зависимости от намоленного? Да не смотри ты на меня так грозно! Не страшно мне. Распоряжаешься такой мощью, а тратишь её на балаганные фокусы. Посмотрите, какой я сильный, оцените, какой я великий и благородный! Только о людях думаю! Рад бы сам ринуться в бой, да негоже так людским доверием распоряжаться! Удобная позиция, не находишь? Зато я — да, я — избранный. Мне на вражеский клинок бросаться, чтобы потом пить нектар в раю. И неважно, что мне этого совсем не хочется. Главное, что люди в опасности! Сборище кретинов, которое тебя боготворит! Жаль, что они все ни на что кроме моления не годятся, а то любой из них с радостью бы принёс себя в жертву твоим интересам! Для них это прямо-таки наилучшая перспектива!
Бог смотрел на меня из-под своих идеально изогнутых бровей и слушал, не перебивая.
Я решился на такой монолог только потому, что устал пререкаться. Как бы то ни было, богу не уговорить меня — я не встану ни на чью сторону. Но чтобы поставить точку, требовалось сказать что-то жёсткое, презрительное — чтобы великан в итоге или ушёл, или прихлопнул меня.
Это сработало. Правда, не так, как я думал.
Явор не взвился пламенем, не начал метать молнии — хотя именно это, если верить священным текстам, умел делать лучше всего — казалось, даже не разозлился. Но нечто неуловимое изменилось в облике Бога-отца, словно все его черты заострились и потеряли совершенство в один миг. Он заговорил, но голос его не был ни гневным, ни разочарованным. В нём так и звучало: «как же мне надоел этот упёртый смертный».
— Каждый думает, что знает, что такое бог, — его слова падали непривычно тяжело и нескладно, точно булыжники. — Тысячи лет люди об этом судачат. И ты мне пытаешься рассказать что-то новое? Я знаю, что я. Необходимость, вот что. В первую очередь для самих людей. Потому что им страшно, они боятся не только того, что угрожает им извне, но и самих себя. Смерти боятся, в конце концов. Им страшно представить, что они ничем не ограничены. А ещё надежда — как же человеку жить без надежды? А как жить без отдушины? Кого обвинять во всех своих неурядицах, неужто себя самого? И вот, они придумали меня.