В памяти сами собой всплыли проповеди церковников. Святые отцы утверждали, что чудовища и «казни» — это извержения ада, порождения Бездны, которые тянутся к совершаемому в мире злу. Рай со слов верующих выглядел как очищенное от боли и страданий место, в которое, естественно, могли попасть лишь праведники. Сам Нирион получался промежуточным звеном между адом и раем, чистилищем, в котором души боролись за освобождение от зла. Метафорично, конечно, но суть-то они почти не исказили, не так ли?
А тут выяснилось, что уголок рая можно создать и на земле.
— Пошли зайдём, что ли, — подал голос гном, которого явно заботило совсем другое. — Может, разживёмся чем.
На лице пуэри отразилось отвращение, но он ничего не сказал.
Мы направились к домику. Под ногами жалобно скрипнул дощатый настил, выстланный перед входной дверью. Её ручка была вырезана в виде черепа, но необычного: рот широко открыт, в обеих челюстях по два массивных, чуть загнутых клыка, а прямо посередине лба зияла ромбовидная дыра. Дерево до блеска отшлифовано тысячами прикосновений. Аккуратно толкнув ветхую створку, я шагнул внутрь, за спиной слышалось сосредоточенное сопение гнома.
У домика было всего два маленьких окошка, но в рассохшихся досках имелось предостаточно щелей, так что света внутри хватало. Лучи выделялись отчётливыми полосками из-за пыли и падали на простецкое убранство: грубо сколоченный стол, два стула (третий со сломанной ножкой лежал в углу), полка с посудой, обвалившаяся полка с книгами, маленькое зеркало на стене, тумба… и двухместная кровать с двумя скелетами в полуистлевших одеждах.
— Отец честной! — протянул Кир, выглядывая из-за моего плеча. — Сдаётся мне, они вздремнули на славу.
На плоскую шутку никто не отреагировал. Мы с Рэном заинтересованно разглядывали хозяев дома.
Они лежали в обнимку. Первый скелет точно мужской — невысокого роста, с узкими плечами и широкой челюстью. На нём был чёрный балахон с перламутровыми пуговицами. Слева от него, прислонённый к кровати, стоял массивный посох. Стальное навершие в точности повторяло череп на дверной ручке.
Рядом, положив голову на плечо первого мертвеца, лежал скелетик поменьше и потоньше. Вытянутый череп с небольшими изящными клыками обрамляла волна хорошо сохранившихся чёрных волос. Поверх костей — потемневшее от времени зелёное платье, которое когда-то, несомненно, красотой не уступало виду за окном.
— Кто это? — спросил пуэри, указывая на второй труп.
— Эльфийка, наверное, — пожал плечами гном. — Одного не пойму. Ну ладно человек — умер от старости. Но эльфы-то, вроде как, вечно молодые. От старости умереть не могут. А других причин её смерти я что-то не вижу. Одежда цела, кинжала между косточек нигде не видно…
— Да не всё ли равно, Кир? — вмешался я. — Оставь их в покое. Лучше поищи что-нибудь полезное для похода в горы.
— Уж и полюбопытствовать нельзя, — Кир цокнул языком и направился к полке с посудой.
А я подумал: ну и парочка. Некромант и эльфийка. Первых ненавидят и боятся за их ремесло, а потому почти везде они объявлены вне закона. Их очень мало — может, несколько десятков на весь мир. Вторые почти никогда не покидают Ниолон и никого к себе не пускают, поэтому сведения о них можно почерпнуть в основном из книг. Очень старых книг. А тут — оба сразу, да ещё и вместе! Как после этого не верить, что противоположности притягиваются?
Зато их союз объясняет то, что мы увидели в потайном уголке Укромной долины. Эльфы слывут большими почитателями природы — вдруг именно ниолонская дева создала тот чудесный сад? А некромант, должно быть, выровнял площадку, раздвинул скалу, подвёл воду… Если так, то он был чертовски силён. Колоссально.
Я покопался в шкафу, но там обнаружились лишь два женских платья, сменный балахон некроманта, пара сапог и несколько тряпок неопределённого происхождения. Сбросив всё это на пол, я с нетерпением направился к разбросанным книгам — надеялся выяснить ещё что-нибудь о странной парочке.
Рэн, морщась, полез в тумбу. Пуэри с самого начала не горел желанием идти в дом — и я догадался, почему. Ему, воспитанному в совершенно другом мире совершенно другими существами, претило мародёрство. Мне, честно говоря, тоже, но в условиях выживания я легко переступил через отвращение. Охотнику, видимо, это давалось сложнее.