Внутри меня только опустошенность…
- Ась, у тебя сахар подскочил, - голос Вероники слышится где-то на задворках сознания. – Доктор сделал укол, сказал, что госпитализация не нужна. Ася…, - подруга зовет меня, но я словно не понимаю этого, поэтому откликаюсь несразу.
Говорить не хочется. Или не можется. Силой выдавленный звук похож на какой-то полустон-полувздох…
- Ася, - снова повторяет Ника, уловив, что мой более-менее сконцентрированный взгляд, - случилось что-то плохое?
Я понимаю, что подруга хочет спросить, не изнасиловали ли меня.
А что ей сказать? Было ли то, что со мной случилось насилием? По факту – я ничего не помню, но ведь это не значит, что ничего не было. Всё было… Я поплатилась за свою глупость!
Слёзы снова накатывают, и я вижу, как расширяются глаза Ники. Собираю все остатки сил и произношу:
- Ничего не случилось, - натягиваю улыбку. – Ничего того, в чем не было бы моей вины… Прости, я посплю немного.
Отворачиваюсь от подруги, понимая, что вероятно мы уже скоро приедем, и поспать сейчас не выйдет, но хотя бы смогу продержаться какое-то время без распросов Вероники.
***
- С тобой подняться? – спрашивает подруга, когда такси останавливается у моего подъезда.
- Нет, - говорю уверенно, выходя из машины и пытаясь устоять на ватных ногах. – Спасибо тебе за всё.
Прозвучало как предсмертное прощание. Внутренне я даже усмехнулась этой пришедшей ассоциации. И впервые шутка про смерть не вызывает во мне мистического ужаса, как это было всегда.
Квартира встречает меня тишиной и пустотой. Новый ремонт, который еще вчера радовал глаз, сегодня окутывает холодом и отчужденностью. А ведь так хотелось войти в нашу старенькую комнатку и, уставившись в бабушкин ковер с оленями, отключить мозг, тупо рассматривая зеленую кочку, которая так похожа на лягушку, раздувшую свой зоб перед прыжком…
И невозможно вдруг захотелось увидеть эту лягушку!
Бросив рюкзак в угол комнаты, я начинаю рыться в коробках, которые приготовила у входа, чтобы отнести в гараж. Ковер с оленями тоже был здесь. Да где же он?!
Роюсь в старом хламе и понимаю, что руки уже не просто дрожат, а меня всю начинает трясти. Вот, наконец, показалась знакомая светло-желтая бахрома…
Достаю сложенную в несколько раз тонкую ткань, когда висевшую над диваном, где я спала. Раскрываю, раскладывая на полу. Вот они, родные… Папа-олень с мощными рогами стоит на первом плане. Он защитник семьи, чутко прислушивается ко всем звукам, чтобы всегда быть начеку. За ним олениха. Она щиплет траву, и с виду кажется расслабленной. Но если присмотреться, уши её тоже приподняты. Настоящая мать никогда не расслабляется, каждую секунду готова защитить своё чадо. А чадо это пасется беззаботно рядом с родителями. И сейчас я так завидую этому олененку…
Не желая отрываться от созерцания картины, я ложусь прямо на этот коврик, скручиваюсь калачиком, чтобы хоть на какое-то время спрятаться в этом уютном и безопасном мире от всего того, что окружает меня сейчас в реальности…
***
Просыпаюсь я от того, что звонит мой телефон. Некоторое время я продолжаю лежать без движения, надеясь, что звонок вот-вот прекратится. Но почти сразу же после затихания, он заходит на второй круг.
Поднимаюсь на ноги и иду к своим вещам, которые так и остались в углу. Телефон нахожу во внешнем кармане, что меня очень радует. Я боюсь заглядывать в рюкзак, понимая, что найду там свои вещи, от вида которых сознание уже один раз меня покинуло.
- Алло, - увидев, что звонит мама, стараюсь говорить бодро. Насколько это возможно в моем состоянии.
- Дочь, ты спишь что ли? – родительница сразу выкупила, что со мной что-то не так всего по одному произнесенному слову.
- Да, что-то спать захотелось, - радуюсь тому, что и врать не пришлось.
- У тебя там не сахар опять поднялся? – взволнованно допытывается мама.
- Да, мам, поднялся сегодня немного?
- Сколько?
- Мам, да уже нормально, я таблетки выпила…
- Сколько? – строгий тон говорит о том, что мне не отвертеться.
- Девять, - ляпаю просто чтобы снять подозрения и немного успокоить маму. – Но ты не волнуйся, я чувствую, что уже падает.
- Ладно, мы скоро приедем. Бабушка уже места себе не находит. С утра на чемоданах сидит.
- Хорошо, - отвечаю, нацепив улыбку, хотя меня всё равно не видно через телефон. – Жду вас.
Кладу телефон и иду на кухню. Мне нужно поесть, чтобы нормализовать сахар. Ставлю чайник на плиту и отхожу к окну, пытаясь собрать свои мысли в какую-то вменяемую массу. И тут взгляд падает на машину, которая въехала в наш двор. Сердце начинает колотиться о ребра, а я машинально отскакиваю от окна, как ошпаренная.
Давид. Что он здесь делает?
Известно, что – приехал ко мне. Но зачем?
Подбираюсь к окну так, чтобы меня не было видно, и замечаю, что черный кроссовер паркуется на «своём» месте – напротив моего окна под большой раскидистой липой. Некоторое время ничего не происходит и я даже начинаю думать, что, возможно, он передумает и уедет. Но нет.
Водительская дверь открывается и сердце моё переворачивается несколько раз, закручивая узел внутри. Парень одет в светлые джинсы и черную куртку. Я любуюсь им, утирая рукавом пробившиеся слезы.
Какая же я дура! Рядом со мной был самый лучший мужчина на свете: самый красивый, самый умный, самый добрый и самый-самый, а я… Я не видела этого! Закрывала свои глаза и отворачивалась от него…
Парень между тем медленно идет в сторону моего подъезда. Меня вдруг накрывает паникой. Что делать? Пустить его в квартиру?
На глаза попадается мой рюкзак в углу… Это мой позор. Это мой грех. Это моя самая главная ошибка. Давид не должен видеть этого. Приходит мысль – спрятать его куда-то, да хоть выбросить из окна.
Но как мне смотреть ему в глаза, зная, что этот рюкзак вообще существовал… Ведь, даже если я сожгу его вместе с вещами, то всё равно не смогу сжечь того, что произошло. Воспоминания и события не развеять по ветру…
Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть, как от грома. Я заставляю себя замереть на месте и не рыдать в голос. Пусть думает, что меня нет.
- Асья, - слышу такой приятный родной голос. – Открой, пожалуйста.
Давид просит. Мягко. Виноватым голосом. Выворачивая меня наизнанку. Тихо подхожу к двери и прислоняюсь к ней всем телом. Он вот-вот уйдет, а я так хочу продлить его присутствие рядом…
Он ушел.
Оседаю на пол, не в силах отойти от двери. Из-за слез не вижу ничего, всё плывет.
Я не достойна Давида. Если он узнает о моем падении, то … Я даже не хочу представлять, кем он будет считать меня после этого!
А скрывать от него такой постыдный факт своей биографии я просто не смогу. Я сделала всё правильно, что не открыла ему. Но почему так больно?..
28.
Две недели спустя.
Никогда не любила позднюю осень. Сырость, первые морозы, унылые пейзажи… Всё это нагоняло тоску, и я стремилась всячески «раскрасить» эти ноябрьские дни: доставала из шкафа свои самые яркие вещи и почти каждый день встречалась с друзьями. Мы собирались дома у кого-то из нашей компании и играли в настолки, ребята пели песни под гитару, а по выходным обязательной программой был наш деревенский клуб с дискотекой. Я не пропускала ни одной тусовки, ни дня не позволяла осенней грусти заглянуть ко мне в окно.
Это первый ноябрь, который совпал с моим настроением. Впервые мне комфортно сливаться с серостью города. Впервые я уже трижды отказалась куда-то идти после занятий.
Я «подсела» на сериалы! По большей части – турецкие. Не ромкомы* (романтические комедии – прим. автора), нет. Веселые люди в кадре стали раздражать, а шутки просто бесят. Вечерами я вместе с бабушкой смотрю «Великолепный век», а днём, пока она занимается делами, включаю очередное мыло, но с субтитрами – читаешь и нет возможности отвлекаться на посторонние мысли.