В глаза ударил резкий свет — это Аркейд включил маленький фонарик.
— Открой рот и высунь язык, — Нора подчинилась скорее по привычке. Никаких палочек от мороженого ей в горло не пихали, однако костлявые пальцы неприятно вцепились в подбородок. Её будто оценивали, насколько хороша для главного блюда… Хватка исчезла так же внезапно. — Головные боли? Тошнота? Галлюцинации?.. Что, всё сразу? Ничего. Ничего в этих краях необычного, я хотел сказать.
Оставив фонарик, Аркейд взял планшет с закреплённым листком бумаги, и Нора едва не рассмеялась от комичности ситуации.
— Что теперь? Сразу вскрытие проведёшь?
— Не торопись. Раны на спине заживают, инфекции себя не проявляют, — уклончиво ответил Аркейд, а затем всё так же непринуждённо продолжил: — Это же пустоши: люди каждый день умирают от обезвоживания, болезней и голода. Другое дело — из-за чужого ли голода?
Закопанная голова Деррика кивнула бы сейчас понимающе. Её уже нашли и обглодали болотники, разорвали все мягкие, богатые на питательный жир ткани, оголили зубы, и улыбается он сейчас криво, как дорвавшийся до сокровища пират.
— Я наглоталась заражённой воды, и… — Нора осеклась, не понимая, что же сказать дальше: признать галлюцинации или спросить, грозит ли ей гулификация? Аркейд на секунду остановил на ней взгляд, будто не видел ничего особенного.
— Мы все отравлены. Дети каждый день забирают радиацию от матерей, и её влияние до сих пор для нас загадка. Сожалею, но последствия этой ночи ты увидишь в скором времени. Возможно.
Наконец, получив паузу, самый вредный и странный врач в её жизни погрузился в записи. С улицы доносились голоса людей и крики чаек, где-то в отдалении шумел в едином ритме прибой, как и в доме Лонгфеллоу, — всё тот же. Дальний угол с отдельной койкой отделяла ширма. Довоенные часы с облупившейся жёлтой краской, точно в укор им, неизменно показывали 9:47. Нора не понимала, зачем такой человек, как Аркейд, мог притащить к себе этот хлам и тем более оставить на видном месте.
— Так меня не убьют? — Нора покосилась на поднос, где лежали медицинские ножницы, и прикинула, насколько быстра реакция её собеседника, дрогнет ли костлявая рука.
— С тобой очень хотят познакомиться. Честно говоря, я бы тоже не отказался, как только подготовлю оборудование.
— Надо же, а незаметно.
— Не чувствуй себя как дома, — уже без сарказма предупредил её Аркейд. Когда он выпрямился, то оказался высоким — только Данс в своей силовой броне, конечно, был вне конкуренции. — Я за целый год едва выбил себе приемлемые условия, заставил трапперов работать, чтобы поскорее победить их недуг. Некоторые мыслят здраво, но большинство…
— Я понимаю, — всё, что смогла выдавить Нора.
Аркейд только хмыкнул, будто не верил ей на слово. Должно быть, он привык быть единственным и неповторимым, даже если это так, терпел лишь компанию обезличенных образцов или потонувших в бреду пациентов, нежели нормальных людей — где же таких на пустошах встретишь, в самом деле?
Шон был… и есть — такой же. Нора даже рада, что он вырос в лучших условиях, пусть и далеко от неё. Кто знает, может, только он и способен радикальными методами, не считаясь ни с кем, изменить мир? Только кто-то уровня рейдеров станет идти против чистоты, медицины, выращенных в лаборатории продуктов и порядка. Данс же страдал от вбитой в голову ненависти, укоренившейся и передающейся, как зараза, столетиями.
Однажды с одной из встреч ветеранов Нейт принёс интересную историю, рассказанную призванным на службу медиком: свинец был четвёртым открытым металлом, он сопровождал цивилизации, двигал прогресс — и уничтожал людей с первой расплавленной частички. Когда-то из свинца выплавляли украшения и столовые приборы, не связывая с мягким металлом ядовитые испарения, а затем применение ему нашли при изготовлении пуль. Свинец стал неотъемлемой частью жизни, продолжая убивать уже в открытую.
«Кто-то просто помешался на свинце, — говорил тот медик, — будто одного яда было мало. Это похоже на зависимость, точно наркотик. Подумайте, кто сейчас в США откажется от ствола? Сейчас у каждого доброго самаритянина дома оружейный склад, а сверху на стене — распятие. Аллилуйя!»
— Что с ними, с трапперами? — Нора наконец-то решилась на главный вопрос, волнующий весь остров. После увиденного на маяке она ещё больше не доверяла «доку» Аркейду, но чутьё подсказывало, что он — единственный, кто располагал хоть какими-то ответами. Однако она ошибалась.
Аркейд говорил неспешно, словно обдумывал каждое произнесённое слово заранее или же из-за своего собственного недуга переводил дыхание. Помогать он не торопился, сам едва шевелился, поэтому сборы затянулись. Шипя от боли, Нора с трудом натянула свитер с удушающе узким горлом. В нос ударил запах листьев — гниль в чистом виде.
— Как я уже сказал, с радиацией не всё так просто, — говорил между тем Аркейд, — хотя я не скажу тебе ничего нового: сейчас все как один — специалисты. В Мохаве я видел гулей, больше похожих на растения, людей, будто заживо освежеванных — и всему этому находилось объяснение… — Запахнувшись в халат и спрятав руки в карманах, он неспешно направился к единственному выходу. Нора поплелась следом, глотая каждое слово. — Я получил всего одно сообщение о помощи и тут же приплыл на этот остров, потому что уже видел подобный туман.
Ветер холодной волной ударил по щекам, точно повелевая отринуть морок и проснуться. Гнилостный запах усиливался, и, оглядевшись по сторонам, Нора наконец увидела то, что и ожидала: освежеванные туши рад-оленей висели на столбах рядом с обезглавленными трупами людей, однако только с них совсем недавно срезали мясо лоскутами. Животные распухли от влаги и царящего в нутре разложения.
— Учить варвара этикету бесполезно, только шею подставишь. Поверь, уже не раз бился, — с тоской прокомментировал Аркейд и, не глядя на столбы, поплёлся вперёд.
Другие палатки выглядели не так ухоженно как та, где очнулась Нора — всюду виднелись засохшие тёмные разводы до уровня пояса, о которых не хотелось думать. Маленькие ловцы снов с вплетёнными перьями чаек вяло покачивались на ветру, словно налитые кошмарами. Нора привычно подсчитала трапперов, чтобы спланировать сопротивление, однако в лагере их оказалось немного — наверняка кто-то ушёл на охоту. Все с потемневшими лицами, почти в одинаково нелепом обмундировании, они чистили старые, проржавевшие, будто от длительного пребывания в солёной воде, обрезы, кто-то выделывал шкуры, шепча под нос околесицу. Туман клубился молочной пеленой, нервируя счётчик Гейгера и привлекая внимание трапперов. Как животные, они поднимали головы и принюхивались, а затем отводили взгляды, словно не видели Нору и тощего доктора.
Тихий смех, захлебывающийся в судорожных рыданиях, преследовал их до небольшого костра на окраине лагеря, где скалистый утёс вёл в пропасть, а дальше простиралось море. По крайней мере, Нора так считала, ведь туман здесь будто пожрал пространство, отгородив остров от остального мира. Возможно, они все угодили в Чистилище, но ещё не знали об этом.
Бог умер во сне и сошёл с ума, когда проснулся.
По ту сторону огня, словно заслоняя собой свободу, сидел, скрестив ноги, траппер в песочного цвета форме, расстёгнутой на груди. Первое, что бросалось в глаза — длинный острый нос, бронзовая кожа с крупными тёмными пятнами, характерными при радиоактивном отравлении через пищу; в чёрные с проседью волосы были вплетены растрёпанные перья, деревянные колечки и бусины. На пустошах давно смешалась кровь, постепенно, из поколения в поколение уравнивая всех людей, однако этот индеец будто плевать хотел на притеснения его народа в прошлом и апокалипсис. Впрочем, не исключено, что некоторые общины, включая резервации, до сих пор могли сохранять единство и уединённость, однако без генов извне им грозило медленное, но верное вымирание.