Понурив голову, чтобы никто не видел её лица, Нора проковыляла к раскуроченным воротам, а затем, прихрамывая, бросилась прямиком в молочно-белый лес. Блаженное одиночество стало спасением, и в нём открывались новые, спокойные мысли. Туман то сгущался, то рассеивался, слово дым в чьих-то лёгких. Остров дышал — раньше Нора не чувствовала этого.
Неба будто не существовало, облака и туманы соединились в одно пространство, где последние существа и робкие растения могли начать всё с начала, в безопасности. Это не Чистилище, но междумирье со своими законами. Туман шептал, туман вёл, вкладывая в голову Норы никем не желанную правду, а затем внезапно расступился, открыв берег с уродливыми остовами затопленных кораблей — именно их было видно с утёса.
Нора давно поняла, что трапперы и не собирались возвращаться на запад, однако это было ещё не всё. В песке среди хлама — великого наследия прошлого — она находила детские игрушки, и на душе зашевелился червь плохого предчувствия. Аккуратно, чтобы не соскользнуть под воду, Нора по камням забралась на ближайший корабль, где тоже плавал уцелевший мусор, в том числе чемоданы, набитые женской и детской одеждой, а значит, трапперы приехали со своими семьями.
Как крысы, они бежали из логова в поисках крох, которые ещё можно сожрать, и взывали к давно убитому ими же Богу, надеясь на спасение. Но когда Бог ответил и взглянул на людей, они сошли с ума.
Тошнота с новой силой подкатила к горлу, но вылились только слёзы. Нора потрошила чемоданы, едва ли понимая, на что вообще должна обратить внимание, пока среди кучи отсыревшего тряпья не блеснуло зеркало. Маленькое, какое могло быть у маленькой девочки, в обрамлении розового пластика, оно было аккуратно завёрнуто в платье, чтобы не разбилось при перевозке.
Нора схватила зеркало и решительно поднесла к лицу; отражение прыгало в дрожащей руке, поверхность покрылась налётом, однако тёмные пятна язв на лбу и шее, где было так приятно чесаться, проглядывались чётко. В воде было холодно, но тело колотило от жара, зубы стучали. Кожа опадала, точно сухие листья, обнажая свежую красную плоть и жилы, защищённые от внешнего мира лишь тонкой блестящей плёнкой. Прекрасная пища для мух. Места, где кожа давно опала, чернели и огрубели, словно поверх мяса наросло что-то новое, вроде корки запёкшейся крови… или коры.
«Гулификация» — самое страшное слово, какое только мог услышать человек на радиоактивных пустошах. Нора видела множество гулей, почти все их разновидности, но подобных — никогда. Чернильный мир, где бродили тёмные силуэты, уже казался не кошмаром, а местом, откуда пришло это треклятое заражение. Аркейд был прав, и разносчик мутагенов всё это время бродил по острову.
Возможно, жёны и дети трапперов стали их жертвой, может быть, они ушли в город или вовсе покинули остров, не взяв даже личные вещи — или же сразу столкнулись с чем-то крупным и доселе неведомым, существом, от которого не спасают баррикады и пули. Нора сама видела вырванные изнутри оконные рамы и слышала грохот поваленных деревьев. Мать существовала, и она — не та добрая богиня, которую чтили Дети Атома.
Это лишь очередной мутант, которому можно пустить кровь. Ханна — жена следопыта Лонгфеллоу — и уж тем более её нерождённый ребёнок были не виновны в бедах острова, но всё же канули в тумане; семья Малькольма и многие другие, чьи кости уже не найти, расплатились за грехи ровесников Норы.
У всего есть две стороны — даже бескорыстная любовь показывает оскал, когда приходит опасность.
Остров воет в сотни глоток искорёженным металлом, плачет ледяным ливнем и ревёт от злости ураганом, что разрывает корабли на части и утягивает на дно души их капитанов.
Остров — живой, двуликий. Он поворачивает лица, меняет формы, но суть остаётся едина. У него отличная память, но совсем нет времени на исцеление.
Бог прекрасен — каким бы он ни был, он — это всё вокруг нас, каждая капля в море и качающийся лист на ветру. Бог — это тот, кого заслужили люди.
Не обращая внимание на холод и царапающий стенки желудка голод, Нора собиралась в путь. Оставленную в палатке сумку заметила другая, охотничья, в тон костюмам песочного цвета, вид которых уже набил оскомину с металлическим привкусом. Как и у всех жителей пустошей, в чемоданах у переселенцев с запада оказалось много холодного оружия, в основном, небольшие ножи и даже заточки — видимо, склонность к острым предметам была у трапперов в крови, — а также посчастливилось найти пару стимуляторов, которые окончательно поставили Нору на ноги.
Пип-бой всё ещё работал, несмотря на постоянную сырость, и вера в технологии прошлого — родного прошлого — придала ей сил. Нора двигалась на восток — туда, где встретит Мать и святой источник с отравленной водой. Вряд ли эта тварь могла уйти далеко: если поверить россказням Говорящего-с-Туманом, то у людоедки должна быть зона охоты — и сокровище, которое нужно охранять. Нора до сих пор не верила в каждое слово, но ведь и сказки, перешедшие из уст в уста исковерканными, имели зерно истины.
— Спасибо за сраную мудрость, — злобно прошептала Нора себе под нос и засмеялась — кому её слушать? Ветру да грязи.
Шумные, неугомонные волны кричали, смеялись — над ней, отполировывая острые углы камням и костям выкинутых на берег чудовищных рыб. Вечно голодные болотники копошились в песке, продолжая странный танец жизни и смерти, чайки кричали над головой, а солнце лучами прорезало тучи — Нора напоследок насладилась спокойствием и нырнула в затуманенный лес.
Смаргивая капли, она утирала лицо рукавами и упорно шла, как было всегда, не обращая внимание на стёртые до мозолей ноги. Зуд переместился в затылок и, запустив пятерню, Нора увидела между пальцев тёмную массу вперемешку с выпавшими волосами. Мутация проходила чересчур быстро, и виной тому был туман, готовый пожрать её заживо; трапперы держались куда лучше. Нора вытерла руки о штаны и вновь запустила пальцы в вязкую массу.
Время, покинувшее остров, наконец дало о себе знать наступлением ночи. Уже несколько суток Нора бродила по острову и чувствовала убийственную усталость. До источника было где-то часов пять пути — а там ещё выследить Мать, считающуюся неуловимой; до Фар-Харбор и того больше. Ушла она недалеко, однако трапперов уже не боялась, поэтому насобирала по пути трут и попыталась развести костёр.
С дровами оказалось куда сложнее. Зря потратив время на высекание искр, Нора уселась на поваленное древо и с удовольствием сняла ботинок, чтобы взглянуть на мозоли. Странным образом ступня казалась уже, но длиннее, словно бы… вытянулась.
В лесу никогда не бывало тихо, даже в мёртвом, но шорох шагов всегда заметно выделялся. Нора вскинула карабин, который без привычной «умной» оптики был бесполезен, пока объект достаточно не приблизится. Ориентируясь на маркер в пип-бое, она повела оружие в сторону и напряглась, затаила дыхание, краем зрения продолжая следить за движущийся меткой на экране — секунды растянулись в часы ожидания.
Лавируя между деревьями, словно стараясь не зацепить их, в темноте перемещалось существо странной формы, напоминающей человеческие очертания: длинные высушенные руки, как ветви, цеплялись за стволы деревьев, покачивались нити волос на вытянутой голове, узкая, мальчишеская грудь практически ссохлась. Ниже очертания искажались, из-за чего существо постоянно меняло положение тела, пытаясь идти прямо. Когда оно подошло ближе, Нора поняла, что видит чёрный силуэт, покрытый коркой, а из огромного надорванного живота торчала голова и маленькая неподвижно замершая ручка. Мать и дитя будто срослись вместе навеки.
Нору посетила безумная догадка:
— Ханна? — она сглотнула собственные слёзы; прицел дрожал.
Существо тихо пропело — взвыло — и шагнуло дальше, словно никого рядом не было. Головка младенца покачивалась, будто он крепко спал. Внимание Матери привлекло соседнее дерево, на котором висел маленький ловец снов, незамеченный Норой. Она протянула свои тонкие пальцы и аккуратно, с заботой перевесила его на вытянутую ручку своего ребёнка, а затем — просто ушла, растворившись между тёмными силуэтами деревьев.