Андрей поднял руки в знак того, что он капитулирует.
–Ладно-ладно, я понял. Наверное, ты прав – репутацию мы годами зарабатывали, к нам только лучшие на работу идут. Еще не хватало, чтобы из-за истории с Антиповым мы репутации лишились.
– Да, кстати, Михаил Артемьевич сказал, что опознанием ты занимаешься.
Андрей помрачнел.
– Да, я.
– Ну и как?
– Медленно, но продвигается дело. Начинают родственники погибших съезжаться, надо бы решить проблему с гостиницами и транспортом. Останки тоже надо будет как-то перевозить.
– Ты возьми помощников, сколько нужно. Если понадобится, еще найми кого-нибудь. Организуйте все – встречу, заселение, питание, транспорт. Все, вплоть до похорон, если понадобится. Все расходы за счет «Альянса», разумеется.
В кабинете наступила тишина. Двое мужчин молчали, каждый думал о своем. Андрей думал о том, как это жутко, когда твои близкие погибают в результате насильственной смерти. Что можно сказать в такой ситуации, как утешить? Чем могут утешиться родители, потерявшие единственного ребенка, неважно – сына или дочь? Как объяснить детям, чьи мать или отец пропали месяцы, а то и годы назад, что мама или папа больше никогда к ним не вернутся – не обнимут, не расскажут сказку на ночь, не поцелуют. И все по воле жадного до денег, жестокого ублюдка? Даже не одного, а целой своры. И ведь там были и люди, и амбиморфы. И те, и другие принимали участие – хладнокровно, последовательно, убежденные в собственной правоте, утратившие всякие ориентиры между добром и злом, убивали и взрослых, и детей.
В мысли внезапно ворвалась Васька – Андрей видел ее сегодня в «Солнечном» – ему пришлось заехать к Клавдии Георгиевне, чтобы обсудить, сколько номеров можно отдать родственникам погибших. К счастью, до летнего сезона было еще далеко, и поэтому свободных комнат было много. Он столкнулся с Василисой в холле. Нос к носу. Глаза в глаза. Девчонка сначала замерла испуганно, а потом развернулась и быстрее ветра умчалась куда-то. Он даже не успел ничего сказать, а ведь хотел извиниться за тот вечер. Клавдия Георгиевна рассказала ему, что Василиса вместе со своей сестренкой живет в санатории. Помогает на кухне, прибирает в комнатах постояльцев. Последнее почему-то встревожило Андрея.
– А что за постояльцы у вас? Приличные хоть люди-то?
Клавдия Георгиевна рассмеялась.
– Неприличных не держим. Да не переживай, я за Василисой присматриваю. Хорошая она девка, да не сладко ей в жизни пришлось – сирота. Когда родители умерли, за ней и сестрой бабушка присматривала. Да вот видишь ли, померла старушка три месяца назад. Девчонок тут же и определили в детский дом. Да разве можно домашних-то детей в детский дом! Слышал, поди, какие там нравы – иные-то детки похуже зверей бывают, одно название что дети, а по сути… Вот и сбежали девчонки, мыкались на улице, потом каким-то чудом Васька в этот ваш клуб непотребный на работу устроилась. Потом вот Егор Васильевич ее сюда определил.
Тут Егор прервал поток Андреевых воспоминаний.
– Алло! Прием! О чем задумался?
Андрей с недоумением уставился на Егора.
–Что?!
– Уже три раза тебя окликнул, ты не слышишь – завис где-то в астрале. О чем задумался?
– Да так, ни о чем. Сегодня в «Солнечном» был, с Клавдией Георгиевной разговаривал, думаю, часть прибывших туда поселим.
– Да, хорошая мысль. Василису-то видел?
Андрей поперхнулся чаем и взглянул на Егора. Мысли тот, что ли читает?
– Ну видел.
– И как она?
– Нормально вроде, Клавдия присматривает за ней. С виду вроде здорова и бодра.
– Ну и ладно.
Андрей ушел разбираться с компенсациями для уволенных, а Егор поехал в дом, где под арестом пребывал Быстрицкий.
Войдя в мрачное здание с решетчатыми окнами, Егор невольно поморщился – здесь всегда пахло бедой, воздух был сырым и затхлым. Зданию было лет триста, и оно всегда служило местом для ограничения чьей-то свободы – до революции здесь содержались арестанты, задержанные имперской полицией, затем здание перешло в руки рабоче-крестьянского класса, однако предназначения своего не изменило – ходили слухи, что в этих подвалах расстреляли немало людей во имя светлого будущего. С 70-х годов прошлого века здание стояло заброшенным – от него веяло такой жутью, что даже банды малолетних гопников не решались устраивать там себе лежбища. Егор выкупил этот раритет у муниципалитета десять лет назад. Прикинув и так и эдак, решил, что жить и работать в этом особняке невозможно, а вот использовать по старому назначению вполне.