Её звали Нинэйн. Прекрасной и ужасной Огненной девой, чьё пламя охраняло Калибурн от посягательства недостойных. Нинэйн была ведьмой, отвергшей милость Королевы Моргейны, не выдавшей Меч её сыну – Мордретту… Огненная дева не знала пощады и не давала поблажек, поэтому пророчество о том, что добывший Калибурн станет Королём, оставалось только пророчеством.
Но трое, что пришли сегодня, хотели всё изменить.
Джеймс увидел, как алые губы презрительно изогнулись.
– Охотники за Мечом… – шепнула Нинэйн, и в этом шёпоте послышался треск поленьев в раскалённом камине. – Охотники за смертью…
Она взмахнула широкими рукавами. Вниз посыпались почерневшие, обугленные кости и черепа, один из которых прокатился к ногам самого Артуриана. Он посмотрел на чёрный, ухмыляющийся оскал, перешагнул череп и, вскинув подбородок, сверкнул глазами на ведьму.
– Я пришёл по праву.
– Так докажи его, – прошептала Нинэйн, и треск поленьев обратился в треск вековых дубов от лютого лесного пожара.
Огненный вихрь ударил в то место, где только что стоял Артуриан. Мэл Ринн, спасший господина, сбив его с ног, выставил перед собой щит и двинулся на ведьму.
– Добудьте Меч! Я отвлеку её!
Нинэйн вскинула бровь, заметив две серебряные, крест-накрест полоски на его щите.
– Серебро?.. – прошелестела Нинэйн. – Жалкий человек, ты думаешь, это спасёт тебя от моего пламени?
– Красивая. А какая дерзкая… – улыбнулся на это Мэл.
И одним движением скинул капюшон.
– Единожды опалённый огнём уже не боится его, дева, – с гордостью сказал Мэл Ринн; единственный глаз, устремлённый на ведьму, неистово сверкал. – Я видывал ярость Драконов. Что мне твоё колдовство? Ударишь, – хитро добавил он, – как погладишь…
Пламя бешено взревело в ответ.
***
Отблески огня пляшут на дымчатой стали, будто вихрь крутятся в глазах. Озеро жидкого пламени вокруг камня с Мечом: ни переплыть, ни достать… Ни уйти невредимым.
Джеймс облизывает треснувшие губы, кивает Артуриану – и прыгает вперёд. Огонь, шипя лесной кошкой, отскакивает от серебряных полос, но тотчас кусает справа и слева. Артуриан за спиной: исступленно, зло вертит щитом, сыпет проклятьями сквозь зубы. Жарко, но пока не горячо. Пламя бьётся не в полную силу: Нинэйн кружит над одним Мэлом Ринном, и завитки волос непрерывно хлещут его безжалостным огнём…
Мэл смеётся, хохочет сквозь боль:
– Ни в чёртовых горах Каледона… ни в Эринионе, зелёном, точно проклятый изумруд, не видывал я лица прекрасней, чем твоё, дева!..
Нинэйн корчится, искры бешенства летят из глаз.
– Быстрей!
Горят перчатки, горит одежда. Плавится на щитах серебро. До камня – совсем чуть-чуть, лишь бы не утонуть, не сгореть в этом жерле вулкана…
Амулет яростно стучит вторым сердцем, отражает все колдовские атаки. Но силы заканчиваются, перед глазами уже не Меч – красно-чёрная мошкара.
– Мой принц… – зов хриплым и чужим голосом.
Артуриан подставляет плечо; в щёку и золотые волосы уже вцепился огненный пёс. Щит плачет серебряными слезами, и пламя вот-вот выжжет его дотла.
Ноги оступаются.
Они летят вниз; огонь, ликуя, распахивает жаркие объятья…
Удар о камень. Далёкий крик.
Рой красно-чёрной мошкары: в глазах, в огне, всюду…
…А сквозь него – чёткая ладонь на рукояти Меча.
– Мой король… – улыбаются треснувшие губы.
И пламя гаснет.
Всё гаснет.
***
Ножны цвета камня медленно, осторожно касались распростёртого тела. С головы до пят, с правого плеча – на левое и обратно…
И вот вздрогнула рука. Нога. Задрожали ресницы.
Внезапная судорога по всему телу.
Ридделл очнулся, широко распахнул дымчато-серые глаза. Увидел протянутую ему ладонь.
А над ней – совершенно чужого человека.
Но, нет.
Не чужого…
– Как ты, мой друг?
Участие в ястребином взгляде. А сам еле держится на ногах, пытается улыбаться, хоть от боли сводит обгоревшее лицо…
Джеймс тяжело поднялся. Глаза нашли Калибурн, скользнули по серой поверхности ножен.
– Вы… – начал было он – и замолчал, не сумев договорить.
Всё было ясно без слов.
Легендарные ножны, что умели вернуть дух в уставшую плоть. Камень, что хранил крепко вонзённое лезвие. Если бы не это…
Джеймс покачнулся, схватился за амулет, до боли вдавив его в руку. Зрение вмиг затуманилось, перед ним вспыхнуло снежно-белое лицо дочери – и раскололось, будто весенний лёд.
«Я жив. Я вернусь!..»
– Обязательно вернёшься, – сказал Артуриан, и Джеймс вздрогнул, осознав, что мыслил вслух.