Стража пламенных палат и шагу мне не давала ступить свободно, утром, днём и вечером меня сопровождали слуги, и их настойчивость была единственной причиной моего огорчения. Когда я пожаловалась на это Локи, он только звонко рассмеялся, вводя меня в окончательное замешательство, а затем пояснил, что его вины тут нет. Он не отдавал приказа всем слугам тенью следовать за мной. Мы оба обо всём догадались: сообразительные жители золотых чертогов упивались лёгкостью и спокойствием последних дней не меньше нас самих, а потому их причина должна была оставаться в сохранности любой ценой. Уж в изворотливости прислуге бога обмана нельзя было отказать. Впрочем, их господин тоже кое-чего пожелал от меня.
В свободное от выполнения своих многочисленных обязанностей время предводитель стражи обучал меня простейшим приёмам самозащиты. Я была этому не слишком рада, но к урокам Хакана относилась со всей серьёзностью, на которую была способна — слишком ясно ещё вспоминалась та страшная ночь. Я понимала, что требование Локи не было пустой прихотью, и хотя он почти всё время был рядом, поддерживал и оберегал меня, я всё равно в любой момент могла оказаться одна против своей воли. К чести Хакана надо признать, что он оказался внимательным и терпеливым наставником. В деле сражений я была позорно бездарна и слаба. Однако упорство, с каким преданный слуга занимался мной, приносило плоды. Я была уже не так беззащитна, как прежде. Довольный моим усердием Локи подарил мне лёгкий острый кинжал и ножны, украшенные драгоценными камнями. С тех пор я была с ними неразлучна, носила на поясе даже ночью: горький опыт учил меня быть осторожной.
Наряду с Хаканом, я часто виделась с Хельгой. Возможно, даже чаще, чем мне самой того хотелось. Изредка я испытывала лёгкое недомогание: слабость, головокружение, иногда тошноту, но в целом чувствовала себя хорошо, и жизнь моя мало отличалась от прежней в плане ощущения себя и своего тела. Разве что движения стали мягче, более плавными, бережными, и по лестницам, стыдно признаться, я боялась ходить одна. Впрочем, со мной так часто были Ида, Варди и полностью выздоровевший Эйнар, что мой тайный страх оставался для окружающих незамеченным. Было, правда, ещё кое-что. Я испытывала непреодолимое притяжение к сильному и ладному телу бога огня. Каждую ночь я проводила с ним в одной постели, и если по какой-то причине мне это не удавалось, то я начинала сходить с ума, бредить своим повелителем. Я не рассказывала Хельге о своей сладострастной болезни и уговорила легко возбудимого супруга молчать тоже. Мы были осторожны, а мой темпераментный обычно любовник так непривычно робок и нежен, что регулярное единение тел ничуть не утомляло меня, напротив, в его огне я черпала силы. Мы были так бесконечно счастливы, что становилось страшно. И однажды ночью спокойствием за него пришлось поплатиться.
Ближе к утру ко мне пришла Гулльвейг, и на этот раз она была не одна. Я увидела её другой: молодая, высокая, сильная, она оказалась обладательницей спутанных тёмно-русых волос, в которых смешалась листва и сухие ветви, и удивительных бездонных очей, сиявших золотом полуденного солнца так ярко, что невозможно было рассмотреть самих глаз, а только две глубокие впадины и бесконечно льющийся золотой свет, которым я была ослеплена. Колдунья была пленительно красива, она притягивала, но в то же время отталкивала и внушала страх, как умели только великаны и те, в ком текла их кровь. Я с удивлением поняла, что Гулльвейг не всегда была уродливой гримтурсенкой: когда-то в её жилах билась смешанная кровь, и она была крепко сложена и хороша собой.
Были в моём видении ещё две великанши, но они сидели в полутени и только покачивались, словно погруженные в морок, медленно и зловеще — я не могла их разглядеть. Ведьма не говорила со мной, только жадно и алчуще смотрела в мои глаза, а я была бессильна отвести от неё взор и с ужасом понимала, что нахожусь в её безраздельной власти: я слабела, и колдовской блеск её неземных глаз порабощал меня, завораживал, подчинял чужой воле. Прежде стоявшая ко мне спиной и глядевшая из-за плеча, Гулльвейг медленно повернулась, и в её тонких руках я разглядела младенца.