— Есть, — глухо проговорил Локи, отступив на шаг и отстранившись. Живые глаза блестели, выдавая своего обладателя с головой. — Та вина, в которой ты не раскаиваешься! — жёсткий голос его не дрогнул. Не дрогнула и раскрытая ладонь, ударившая меня по лицу, оглушившая, сбившая с ног. Я упала на колени, бессознательным движением накрыла ладонью щёку, горевшую от боли, но не сводила с него ищущего, умоляющего взгляда. Я не ощутила обиды. Догадывалась, что он жалел меня, потому что знала, как бог огня умеет бить и истязать в порыве гнева и ненависти. В тот миг, напротив, он прекрасно владел собой. Каждый жест, каждое слово — лишь продуманный, просчитанный шаг, призванный вселить отторжение в моё сердце, заставить отвернуться от него.
— Что бы ты ни сотворил, я буду рядом с тобой, слышишь, Локи? Я хочу, чтобы ты знал: я буду с тобой! До самого конца… — не поднимаясь с коленей, я протянула к нему руки и всё смотрела любящим понимающим сочувствующим взглядом, полным заботы и верности. Тонкие губы дрогнули, однако уже через минуту он совладал с красивым волевым лицом, вернул ему выражение холодного презрения. — Я прошу тебя: останься! Как и в тот вечер, я заклинаю тебя, останься со мной!.. Я люблю тебя, мой мечущийся огненный ас! Я люблю тебя и буду любить до последнего вздоха. Не уходи…
— Я не нуждаюсь в твоей любви, — с насмешкой бросил он мне в лицо, рождая грустную улыбку на трясущихся губах. Какая неподражаемая правдоподобная ложь! Этот беспощадный тон, это уничижительное выражение лица! Однако глаза не решаются взглянуть мне прямо в лицо, а дрожащие руки спрятаны за спиной. Наша общая боль росла и подпитывала друг друга, и я осознала, что должна остановиться. Сдаться, перестать мучить и терзать его. Отпустить, чего бы мне это ни стоило! Он не останется. Я только оттягиваю неотвратимое, изводя нас обоих. Локи уйдёт, потому что так решил. Потому что, должно быть, это правильно. Даже если сердце не сможет смириться, разум обязан это принять. Принять и отпустить мужчину, которого я любила больше жизни. — Встань! Твоё унижение и раболепство мне отвратительно.
— Твоё высокомерие и эгоизм мне отвратительны не меньше, — собравшись с силами, парировала я, вложив в неверный голос всю желчь и холодность, на какую была способна в то мгновение. Я поднялась с колен и распрямилась, развела тонкие плечи. Сердце в груди билось, как никогда, разрывалось от боли и безысходности. Я заставила его замолчать и вскинула голову. — Улетай, двуликий бог обмана, раз тебе наскучила твоя последняя забава! Уходи и не оборачивайся! Не думай, что кто-то в золотом чертоге будет убиваться по тебе до конца своих дней — этому не бывать! — мне показалось, что уголки любимых губ дрогнули в намёке на улыбку, а в глазах как будто мелькнула признательность. Мы друг друга поняли, как понимали с первых дней знакомства. Он бросил на меня последний взгляд, полный томительного желания, плохо скрытого деланным безразличием, и, обернувшись медным соколом, выскользнул в окно.
Я провожала возлюбленного взглядом, понимая, что отпускаю в свободный полёт собственное сердце. Локи сделал несколько мощных взмахов крыльями, рассекая воздух, затем, видно, опомнился и из знакомого асам сокола обратился в смоляного ворона. Протяжно каркнув, чёрная птица затерялась во тьме. Я улыбалась побелевшими губами, уголки которых тянулись к подбородку, а оставшись в одиночестве, закрыла рот ладонью и сотряслась в глухих рыданиях. Сделав пару неловких шагов вперёд, больше похожих на падение, прильнула к деревянным дверям, ведущим на веранду, прижалась лбом к тёплому дереву. Он улетел… Он улетел навсегда! И сделал это вовсе не потому, что не любил нас, а именно потому, что любил больше всего на свете и не желал подвергать опасности. Чтобы сохранить свою семью, Локи отказался от того, о чём мечтал всю жизнь и что обрёл на такой короткий срок.
Ощущая полное бессилие, я ударила кулаком в жалобно скрипнувшее дерево и сползла по нему на пол, опустившись на колени. Безудержные рыдания разрывали грудь, и я не могла им противостоять. Давясь слезами, думала о том, отчего такая жестокая судьба выпала на мою долю, отчего провидение отвело мне так мало счастья и столько горя и скорби, сколько не выдержит ни одна другая женщина? За что мне всё это, чью я искупала вину? Сколько ещё долгих дней печали и боли отведено мне вещими норнами? И смогу ли я хоть когда-нибудь наконец обрести долгожданный покой? Сердце в груди замирало и нашёптывало: без любимого лукавого аса мне больше не найти покоя.