В чертогах Одина — Вальхалле — уже гремел пир, рекой лилась брага и крепкий мёд, и все боги во главе с Всеотцом собрались восславить Тора-громовержца. Между столами легко и воздушно скользили красивые и сильные девы-валькирии — верные прислужницы мудрейшего из богов. Вокруг было много золота, ослепительно сиявшего в ярком свете солнца, даже в самом воздухе, казалось, кружились золотые крупинки. Зал торжества был пышен, богат, огромен, но мне отчего-то был в нём душно и тесно, и сгущающийся запах потных мужских тел и хмеля лишь усилил желание выйти наружу, пройтись по галереям, подышать свежим воздухом и побыть, в конце концов, в тишине, наедине с собой.
Арочный свод над головой казался невесомым, а аромат цветущих садов кружил голову, заполняя грудь нестерпимой сладостью. Я помню, в тот миг я так погрузилась в себя, что даже позабыла причину своего любопытства, что привело меня во дворец Одина. Но провидение не забыло о ней. Кто-то грубо толкнул меня плечом, проходя мимо, и это движение оказалось такой силы, что меня бросило к балюстраде, едва не перекинув через заграждение. Оправившись и удивлённо подняв глаза, я впервые увидела его. И хотя я смотрела на него со спины, ошибки быть не могло — высокий, сильный с копной огненно-рыжих непослушных волос и пронзительным взглядом горящих глаз — Локи высокомерно смотрел на меня из-за плеча, сбавив шаг, а после и вовсе задержавшись на мгновение.
— Чего ты вертишься под ногами бога? — гневно спросил он, видно, приняв меня за валькирию. Опешив в первые минуты, я замерла, невольно залюбовавшись его гордым профилем, волевыми чертами лица и удивительными карими глазами, в которых бесновались лукавые отголоски пламени. Никогда раньше я не видела таких глаз. Обитатели Асгарда все, как один, отличались светлыми очами. Локи был другой. Наполовину великан, он был высок, но при этом и гибок, не в пример коренастому Тору, а глаза его становились то тёмными, словно запёкшаяся кровь, то золотистыми, как искры костра, а иногда отливали изумрудным цветом, точно смарагды. Опомнившись, я выпрямилась, гордо развела свои тонкие плечи и смело взглянула на недовольного аса.
— Ты разговариваешь с богиней! Не забывай об этом, о хитроумный Локи! — лицо его медленно сменило выражение удивления на недоверие, а затем мужчина усмехнулся. Сейчас я понимаю, почему тогда ему стало смешно. Я была такая маленькая, хрупкая, светлая, но преисполненная чувства собственного достоинства и гордости. Он и сам был очень молод, хотя, возможно, только казался таким благодаря волшебным яблокам Идунн — богини вечной юности — которыми она каждый день угощала асов в своём саду. В любом случае, это уже был не юноша, а крепкий, сформировавшийся мужчина — мудрый, изобретательный, уверенный в себе и совершенно невыносимый.
— Как твоё имя, богиня? — вкрадчиво поинтересовался лукавый бог, повернувшись и окинув меня взглядом с головы до пят, словно обнажая перед собой. Мне стало неловко, но я и не думала склонить головы. Он снова усмехнулся, словно дивясь моей самонадеянной смелости. — И откуда ты знаешь меня? Неужели я и тебе успел перейти дорогу?
— Сигюн, — коротко ответила я тогда. — Все знают тебя. Ты натворил асам столько бед, что твоё имя войдёт в историю. А мне дорогу лучше не переходи — в долгу не останусь.
В ответ Локи лишь заливисто расхохотался, но мне это было неважно. Развернувшись, я отправилась своим путём. Хорошо, что я прогуливалась, и по большому счету мне было всё равно, куда идти. Я думала о нашем странном первом знакомстве и о том, что бог огня оказался вовсе не так страшен, как мне казалось, хотя, несомненно, очень груб. Но было в нём нечто притягательное: то ли этот насмешливый нрав и лёгкое отношение к жизни, то ли изменчивость характера, как загадка, которую хотелось разгадать, то ли независимость от общественного мнения и привычных асам устоев.
Локи жил в Асгарде, но сам был асом в лучшем случае наполовину, и всё же боги отчего-то приняли его в свою обитель и раз за разом прощали ему любые провинности. Может быть, дело было в его гибком уме и хитрости, а может, простодушные боги просто нуждались в шуте, который скрасит их унылые будни. Однако говорили, что, даже избирая подобную роль, бог огня никогда не терял своего лица, напротив, он сам мог обрядить в шута любого, кто попадал под его острый язык. Порывистый, двуличный, непредсказуемый — такой он запал в моё юное девичье сердце, чтобы остаться в нём навсегда.
Вздохнув, я вышла в сад. Всё вокруг цвело и благоухало, расцветала и я сама. Я становилась взрослой, из неловкой девочки превратившись в статную девушку. Опустившись на колени у источника, чтобы напиться и умыть лицо, потому что щёки мои горели багрянцем, я взглянула на своё отражение. Тоненькая, словно плакучая ива, я стала обладательницей хрупкой женственной фигурки и белоснежно-светлой кожи, как у моего отца Бальдра. Из отражения на меня смотрели его черты лица, немного смягчённые прикосновением матери, и её светло-голубые тусклые глаза, будто у альвов. По плечам моим струились длинные светлые локоны, почти прямые до плеч и завивающиеся самым причудливым образом на концах. Мне как будто не хватало цвета, который весь достался моему старшему брату — Форсети.