— Так, значит… — я с удивлением слушала богиню не в силах связать двух слов, а она лишь посмеивалась, глядя в мои округлившиеся глаза. Я не знала, что поразило меня больше: то, что это именно Фригг сумела смягчить Бальдра накануне свадьбы, или то, с каким уважением и симпатией она отзывалась о Локи. Асинья глядела на меня смеющимися глазами и не сдерживала открытой улыбки. Мне становилось ясно, насколько прозрачны для проницательной прародительницы все мои мысли, недаром считалось, что в мудрости Фригг едва ли уступала своему супругу. Осознав, что мне совершенно бессмысленно таить что бы то ни было, я набрала в грудь побольше воздуха и выпалила, пока решимость не покинула меня:
— Госпожа, Вам всё ведомо. Вы знали, что я приду, и, верно, знаете причину моего прихода. Есть вопрос, который мучает меня, но никто из асов не желает отвечать на него. Даже Один разгневался на меня…
— О нет, Сигюн, Всеотец рассердился не на тебя, он сожалеет о непоправимой ошибке, которую совершил, будучи молодым… — затаив дыхание, я наклонилась к собеседнице, которая также пересела ближе ко мне и понизила тон. — То, что я расскажу тебе, нельзя вспоминать в Асгарде, нельзя упоминать при верховных богах, и ты не должна будешь даже показать кому-либо, что знаешь об этом, — и прежде, чем продолжить, Фригг взяла с меня клятву о молчании. Я была так поражена и захвачена началом её рассказа, что согласилась, не сомневаясь ни минуты. — Никто не знает, откуда родом Гулльвейг — она пришла из северных земель, была высока, как великанша, но владела сейдром — колдовством ванов. Быть может, в жилах её течёт смешанная кровь.
Она явилась в Асгард, чтобы принести нам страшную скорбь, но тогда ещё никто не знал об этом. Гулльвейг была мудра, ей было подвластно много разного колдовства, и Всеотец впустил незваную гостью в наш город, чтобы перенять её знания. Несколько месяцев Гулльвейг жила среди асов, Один и Локи часто беседовали с ней. Встречалась колдунья и с другими верховными богами. Везде, где она проходила, растекался яд, вспыхивали ссоры и драки. Я умоляла мужа прогнать её из Асгарда, предчувствовала беду. Асы были ей околдованы. Однако Один не послушал меня. Я хотела прибегнуть к хитроумию Лофта, ведь ни к кому отец ратей не прислушивался так часто, как к нему. Но накануне моего прихода бог огня покинул Асгард, не объяснив причины своего внезапного решения.
Не знаю, было ли оно к добру, моя милая Сигюн. В его отсутствие случилось страшное: Гулльвейг вселила жадность в сердца асов и развязала войну за золото, которое прежде было безделицей, но с появлением колдуньи закончилось, стало редкостью и завладело умами и сердцами жителей Асгарда. Всеотец… — Фригг запнулась и устало закрыла глаза, словно ей было трудно говорить и больно вспоминать обо всём этом. Трепеща от волнения, я подалась вперёд и накрыла ладонь госпожи своей. Женщина с тоской и печалью глядела на меня. Затем продолжала:
— Всеотец поддался влиянию ведьмы Гулльвейг, и я не смогла его остановить. Его рукой было брошено копьё, что поразило посланника ванов, и с этого началась война между двумя народами. Она была недолгой, но кровопролитной, а ведьма-великанша лишь гадко ухмылялась и продолжала сеять раздор вокруг себя. Прошло немало времени, прежде чем асам удалось изгнать Гулльвейг обратно на север и заключить мир с ванами. С тех пор закончился золотой век Асгарда, и никогда больше мы не были так беспечно счастливы, как до прихода колдуньи. Это позор для Одина и меня, для верховных богов и старших ванов, и никто не желает вспоминать об этом, потому что тогда впервые в наш светлый город пришло зло.
Послушай меня, Сигюн, послушай внимательно! Я не могу раскрыть тебе грядущее, но должна предостеречь: Гулльвейг не просто так говорит с тобой, раз её имя вернулось в Асгард, значит… — Фригг хотела сказать что-то ещё, но осеклась, и светлые ясные глаза её подёрнула мутная белая пелена. На несколько мгновений госпожа впала в забытьё, так и замерев с раскрытыми губами. Провидение не желало быть раскрытым. Вздохнув, я встревоженно глядела на неё. «Значит, вернётся и она сама…» — без труда догадывалась я, и тело бросало в холодный озноб. Мать асов закрыла глаза и обмякла — я поспешила поддержать её и бережно уложить среди подушек. Я слишком утомила провидицу, почти вынудила её сказать то, что она не могла и не должна была, и теперь ощущала себя виноватой.