Первым, что я услышала, когда пришла в себя, были крики. Отчаянные нечеловеческие крики и оглушающий резкий свист. Снова и снова, снова и снова, однообразно и неотвратимо. Голова у меня раскалывалась, и этот невыносимый шум заставлял меня страдать ещё сильнее. Я с трудом приоткрыла глаза. Слепящий солнечный свет ударил в зрачок, отчего череп как будто разломился надвое. Я глухо простонала, и рядом тотчас послышалась какая-то возня. «Воды!» — услышала я малознакомый девичий голос, и кто-то бережно приподнял мою голову, давая напиться. Только тогда я осознала, как сильно страдала не только от головной боли, но и от жажды. Губы слиплись, а в горле пересохло так, что трудно было вздохнуть, не то что вымолвить хоть слово. Я постепенно привыкала к утреннему свету. Прошла ночь, а я не помнила ни единого события предыдущего вечера.
Я осмотрелась, насколько позволяло моё положение. Огромное алое пятно расплылось по простыням, начиная от центра моего светлого (хотя уже наполовину кроваво-красного) одеяния. Я даже не удивилась, сил на это у меня ещё не было. Я хотела бы снова забыться, стереть слабость тела и резь в глазах, но ненавистный повторяющийся свист и бесконечные вопли не давали мне покоя, не щадили меня. Судорожно нащупав руки сидевшей рядом служанки, я оперлась на них и с трудом села. Поморщившись, я медленно вздохнула. Было больно. Мучительно беспощадно больно, так сильно, что я даже не могла понять, что именно меня беспокоит, словно я стала одним большим комком агонии. Рядом с постелью ещё золотились медленно увядающие без рук своей повелительницы яблоки Идунн, половинки одного из них не хватало.
В стороне толпились и спорили друг с другом многочисленные мази, отвары, лекарства и окровавленные перевязи, на которые мне было страшно даже взглянуть. Мир существовал отдельно от меня, всё вокруг замедлилось. Мне казалось, что даже я сама движусь отвратительно неуклюже и неповоротливо. Служанка что-то кричала мне, бледная, как смерть, и пыталась бережно уложить меня обратно, а я лишь отводила её руки прочь и тяжело поднималась с постели. Ноги не слушались. Руки подчинялись, но крайне неохотно и с отставанием. По крайней мере, так мне всё виделось. Оттолкнув девушку прочь, насколько хватило сил, я, покачиваясь, двинулась к дверям своих покоев. Я узнала их. Каждое действие отдавалось мучением, но на губах моих замерла болезненная каменная улыбка.
Где только была Хельга, когда я так страдала? Почему она бросила меня на попечение малознакомой неопытной девчушки? Впрочем, служанка оказалась достаточно сообразительной, чтобы призвать на помощь стражу, затихшую у дверей. Неосторожные юноши причинили мне столько боли и неудобств, пока тащили обратно в постель. Из последних сил я сопротивлялась и кричала, но не слышала даже собственного голоса. Сама не знаю, как так вышло, но в моей голове звучали только таинственные крики из-за дверей покоев. До сих пор загадка, как мне — маленькой и больной — удалось подчинить своей воле двух ловких и крепких стражников, и что в пылу жара я выкрикнула им, чтобы настойчивые слуги отступили, однако я вырвалась из покоев, ставших мне и лазаретом, и темницей. Ох, лучше бы я этого не делала.
Перед моими глазами предстала страшная картина. Зал ярусом ниже, который я видела за заграждением, был полон обитателей огненных чертогов, большинство из которых я знала в лицо. Здесь были многие приближенные ко мне слуги: разумеется, Рагна, Аста и Ида, Хельга, Эйнар, Хакан и некоторые другие стражники и служанки, окружавшие меня в тот вечер. Тот вечер… О каком вечере я говорила? При попытке вспомнить хоть что-то, в голову словно вонзалась широкая и длинная раскалённая игла. Однако смятение, господствовавшее в моих мыслях, было далеко не самым важным. Забыв, кто враги и кто друзья, двое старших стражников избивали кнутами провинившихся. Провинившихся… Провинившихся в чём?..
Вторая игла медленно вошла в голову через висок. Я сжала губы и схватилась за парапет, чтобы не упасть. К горлу подкатил приступ тошноты при виде крови, рассечённых тел и сходящих лоскутов кожи. Как только одних несчастных — обессиленных и раздавленных — бросали в сторону, их место занимали другие, и широкие тяжёлые хлысты, с противным свистом разрезая воздух, вновь и вновь начинали своё чёрное дело. Я стояла, замерев, и меня колотило из стороны в сторону дрожью. Творящийся прямо посреди золотого чертога необъяснимый кошмар казался мне только бредом, страшной выдумкой моего воспалённого сознания, ведь в центре… В центре всего этого бесчеловечного беспредела, расправы, казни спокойно и невозмутимо прогуливался, подняв голову, мой страстный супруг.