При этих словах шестеро стариков взволнованно пошевелились, откашлялись и переглянулись сквозь пар и дым, ибо Женщина Белый Бизон была самым священным из существ, посещавших икче вичаза. Но ни один из них не промолвил ни слова, и Хока Уште продолжил:
— Однако то вряд ли была Женщина Белый Бизон — скоро я объясню, почему мне так кажется. — Хромой Барсук не замечал пристальных взглядов слушателей, увлеченный собственным рассказом о видении. — Я следил за ней, пока она не вошла в пещеру где-то глубоко в Паха-сапа. А потом случилось странное… — Мальчик закрыл глаза, словно пытаясь получше рассмотреть образы сна. — Паха-сапа вдруг заколыхались, как бизонья шкура, которую вытряхивает женщина. Деревья склонились долу, птицы взлетели к небу, и камни посыпались в каньоны. Ручьи перестали течь, когда земля под ними заходила ходуном. Громадные валуны покатились со склонов, и в земле раскрылись трещины…
Шестеро стариков затаили дыхание, ожидая дальнейших слов Хоки Уште.
— А потом… это трудно описать, но горные хребты вдруг сдвинулись, сложились тесными складками, словно Праматерь Земля тужилась в родах, и из недр Паха-сапа стали выползать четыре гигантские каменные головы. Они выросли в высокую-превысокую гору, на вершине которой я стоял, и уставились на меня каменными глазами. А я смотрел на них своими орлиными глазами. И по-моему, то были головы вазикунов…
Хороший Гром кашлянул.
— Почему ты думаешь, что то были головы вазичу? — спросил он, употребив другое слово для обозначения «пожирателей лучших кусков», бледнолицых людей.
Хока Уште моргнул, словно опять пробуждаясь от сновидения.
— Сам я никогда не видел вазикунов, — сказал он, — но тункашила Громкоголосый Ястреб говорил, что у них иногда растут волосы на лице, а у двух каменных голов на лице были волосы… у одного на подбородке, у другого под носом — точно воробьиное крылышко.
Шестеро стариков переглянулись и хмыкнули.
— А еще, — продолжал Хока Уште, — в этих каменных лицах было что-то такое, что испугало меня так же, как в детстве угрозы бабушки, когда она загоняла меня в типи вечером: «Хока Уште, истима йе, вазикун анигни кте…»
Старые воины улыбнулись. Они тоже слышали, как матери и бабушки в селении говорили детям, мол, ну-ка живо спать, не то придут белые люди и заберут непослушников в свои дома. Дети не боялись ни ванаги, призраков, ни страшилищ сисийе и сийоко, но угроза про вазикунов всегда действовала безотказно.
— В общем, — сказал Хока Уште, — я решил, что огромные каменные головы, родившиеся в Паха-сапа, — это головы вазикунов. Но на этом сон не кончился. — Он поерзал на месте, явно стесняясь рассказывать дальше.
Старики ждали.
— Потом мне приснилось, будто я спускаюсь в ту долину и захожу в пещеру, куда вошла красивая женщина, — через силу продолжил Хока Уште. — Там горит костер, освещающий чудесные белые шкуры, расстеленные на полу…
Мужчины снова значительно хмыкнули, подумав о белых бизоньих шкурах. Хромой Барсук не обратил внимания.
— …и платье из ослепительно-белой оленьей кожи, висящее на вделанном в стену оленьем роге. А на шкурах у костра… — Мальчик облизнул губы и глубоко вздохнул. — На шкурах у костра лежат три красивые женщины. Они голые, тела у них почти оранжевые от огня, и волосы такие блестящие, что отражают свет… — Он снова умолк.
— Продолжай, — сурово произнес Хороший Гром.
— Да, ате. Во сне я тихо вошел в пещеру и опустился на колени рядом с тремя спящими женщинами. Они не проснулись, и я… разглядывал их груди и гладкую кожу, ате… и думал «кисиму кин ктело»… «я сделаю это с ней», но не знал, какую из них выбрать, поскольку не сомневался, что женщина, которую я собираюсь… гм…
— Тавитон, — сказал Увертливый от Удара. — Выябсти. — Старый воин не считал нужным тратить время на поиски изысканных выражений.
— Охан, — согласился Хока Уште. — Я не сомневался, что женщина, которую я собираюсь тавитон, проснется, закричит и разбудит остальных двух. В общем, я решил выбрать самую красивую из них, но они… они походили друг на друга как три капли воды. — Хока Уште умолк и вытер пот, стекавший со лба и носа. В оиникага типи, парильне, было очень жарко и дымно, у него кружилась голова, как будто он все еще летал над Паха-сапа во сне, и шестеро стариков в дымной темноте, напряженно подавшихся к нему, казались просто очередными образами сна. Вдобавок теперь мальчик был уверен, что этот сон — всего лишь одна из его грязных фантазий и будет признан негодным. Или даже хуже: это видение, посланное ему вакиньянами, существами грома, а значит, он до конца своих дней будет жалким хейокой, шаманом наоборот.
Но Хромому Барсуку ничего не оставалось, как продолжать:
— Пока я выбирал женщину, вдруг послышался странный звук. Такой тихий, скрежещущий, скрипящий звук. Я наклонился вперед и понял, что он исходит у всех трех женщин из… из…
— Продолжай! — велел Желающий Стать Главным.
— Из виньян шан, — прошептал Хока Уште. — Из полового места. Из всех трех…
Несколько стариков отшатнулись, словно Хока Уште взял да помочился на церемониальные камни. Преследуемый Пауками прикрыл ладонью глаза. Хороший Гром сохранял бесстрастный вид.
— Продолжай, — промолвил он.
— Я наклонился пониже, — сказал Хока Уште, с которого теперь пот лился градом, — и увидел, что лобковые волосы у самой ближней женщины тонкие и шелковистые, а губы виньян шан полные, мягкие и слегка раздвинуты… — Мальчик мотнул головой, стряхивая пот с глаз. Он понимал, что от этого видения зависит его будущее и что старики наверняка возмущены и разгневаны. Несмотря на свою стыдливость в отношениях с противоположным полом, икче вичаза вовсе не были ханжами — и мужчины, и женщины в своем кругу охотно рассказывали разные похабные истории и обменивались солеными шутками, — но Хока Уште в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь получал столь непристойное видение ханблецеи. Однако у него не оставалось иного выбора, как продолжать.
— А внутри, между губами ее виньян шан, — прошептал он, — я увидел поблескивающие зубы.
— Зубы! — воскликнул Увертливый от Удара с гримасой отвращения на морщинистом лице. — Хр-р-р-р-р… — проворчал он, как рассерженный медведь.
— Зубы, — повторил Хока Уште. — Я посмотрел на половые места других двух женщин и там тоже увидел зубы. Они тихо поскрипывали — так мой дедушка скрипит зубами во сне.
Хороший Гром плеснул воды на камни, и от них с шипением поднялись жаркие клубы пара.
— Это весь сон?
— Какую из них ты тавитон? — грубо спросил Увертливый от Удара.
— Не знаю, — сказал Хромой Барсук, отвечая сначала на второй вопрос. — Я знал, что должен выбрать женщину и что мне можно сойтись только с одной из них, а потом вдруг — раз, и я снова оказываюсь снаружи, высоко в небе над Паха-сапа, и смотрю в каменные лица сердитых вазикунов. Потом налетел ветер, и из ветра раздался голос, который сказал…
— Что? — нетерпеливо спросил Грохот Грома своим низким звучным голосом глашатая.
— Досказывай, — велел Деревянная Чаша. Культя его руки, отрубленной шошонами более тридцати лет назад, казалась ярко-розовой в свете от раскаленных докрасна камней.
— Голос сказал, что я должен выбрать одну и только одну женщину. И что я должен смотреть только глазами своего сердца. Но что мне нельзя делать этого, пока меня не очистят существа грома и я не рожусь заново…