Внезапно он отчетливо понял, что речь идет о нем: в нескончаемом переплетении случайных слов и обрывков фраз, заполняющих пространство вокруг, он расслышал ироничное замечание Эудальда Рибаса, которое тот произнес довольно громко:
— И все же интересно, как удалось этой уличной блохе запрыгнуть на круп богатой наследницы?
— Ну, скажем, я влюбилась, — ответила Норма небрежно. — И, честно говоря, такого со мной больше не повторялось.
— Это мало что объясняет.
— Этот парень — самый настоящий альфонс, — сказал Тассис. — Какие здесь еще нужны объяснения?
— Кстати, — вмешался Тотон, — кто-то мне говорил, что его видели переодетым в лохмотья нищего, он играл на флейте на ступеньках метро.
— На скрипке, — поправил Рибас.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложила Норма, и ее рассеянный взгляд остановился на горбе скрюченного чистильщика обуви и его курчавой голове, глубоко втянутой в плечи. По ее спине пробежал холодок.
— Бедняга, — продолжал Рибас. — А я к нему неплохо относился. И знаете почему?
Облокотившись о прилавок, Марес прислушался. Рибас считал, что Марес как бы создал себя сам, иначе говоря, вышел в люди без гроша в кармане и без всяких связей. Одно это уже заслуживало уважения. Его забавная встреча с Нормой пятнадцать лет назад в помещении «Друзей ЮНЕСКО», где он случайно оказался во время голодовки против правящего режима, была счастливым совпадением, подарком ее величества Фортуны. Потом, после бурного романа с Нормой, после их молниеносной взаимной влюбленности он заодно с невестой получил Виллу Валенти. «Не так все просто, — добавил Рибас, — если учесть, что Норма была единственной дочерью и родственники с нее глаз не спускали». Рибас отлично помнил, каким был в ту пору Марес, помнил его обаяние и то, как сильно он влиял на Норму. Пышные каштановые волосы, зачесанные назад, печальные медового цвета глаза. В нем, конечно, чувствовался недостаток воспитания и образования, но зато он был красавец с обворожительной улыбкой, несмотря на невысокий рост и эти вечные прыщи на лице: всегда, даже будучи женатым на Норме и живя на Вилле Валенти, он сохранял на себе отпечаток пережитого голода и нужды.
Втягивая что есть силы плечи, болезненно искривив спину, чистильщик обуви взял свой саквояж и протиснулся в самый центр беседующей компании. Поравнявшись с Нормой, которая по-прежнему стояла спиной к прилавку, он задел ненароком ее чарующе нежное бедро.
— Обувь почистить? — пробормотал он, робко заглядывая в глаза Тотона Фонтана.
— Нет, благодарю. — Тотон отошел в сторону, чтобы пропустить его, и добавил, глядя на Рибаса: — Думаю, ты прав. Я его почти не знал.
— Если послушать Эудальда, — вмешался Тассис, — этот тип был редкостным пройдохой.
— Ничего подобного! — воскликнул Рибас. — Такого я никогда не говорил. Он всего лишь бедный сирота из нищего квартала.
Марес обратил внимание, что Рибас, в отличие от остальных, говорил о нем спокойно и чуть иронично, без раздражения и досады. Норма, как могло показаться со стороны, в общей беседе не участвовала. Чуть в стороне от своих приятелей она тихо разговаривала с Миреей.
— Ты наивный человек, Эудальд, — сказал Тассис. — Я всегда считал его мрачным и опасным типом.
— Да что ты, — улыбнулся Рибас, — он всего лишь бедный артист.
20
«Кафе-де-ла-Опера» все больше заполнялось людьми. Плотная завеса табачного дыма плыла над мраморными столиками и волнующимся морем голов. Тускло поблескивали зеркала.
Норма беспокойно оглянулась, словно высматривая кого-то в толпе. Она изящно опиралась о стойку и выглядела так же вызывающе и независимо, как десять или пятнадцать лет назад в легендарном баре «Боккаччо». Массивные очки вроде бы придавали ей вид дешевой стареющей проститутки, но это было мимолетное впечатление: ее тело было сильным и гибким, а поза — величавой.