— Ты не ушибся, паренек?
— Нет, сеньор, — отвечаю я, пятясь как рак.
— Где ты научился так скручиваться? Ты работаешь в цирке?
— Меня научил один мамин приятель.
Прежде чем продолжить свой рассказ, я должен кое-что объяснить. Господин в белом костюме обратился ко мне по-испански, потому что услышал мои испанские ругательства. Сам же он был каталонец, как и я. Но все уличные оборванцы, мальчишки из моей компании, были южане из Мурсии или Андалусии. Особенно выделялся Фанека, который родился в маленьком андалусском селении недалеко от Гранады и говорил с таким чудовищным южным акцентом, что его с трудом понимали. Со своими друзьями я всегда объяснялся на их языке. Моя бритая голова и оборванный вид довершали картину: элегантный сеньор принял меня за нищего испанца, потомка иммигрантов, какими в то время кишел наш квартал. Однако это было как раз то, что ему требовалось.
— Нам нужен такой парнишка, как ты... Да еще и папиросу держишь ногой. Потрясающе.
— Да, сеньор. Я и на гармошке умею ногами играть.
— Ну и ну! Сколько же тебе лет?
— Десять.
Мало-помалу я освобождаю руки и ноги и принимаю нормальное положение. Подходит Фанека и усаживается рядом со мной, потирая ушибленную коленку. Господин в белом костюме рассматривает меня с большим любопытством. Он высок ростом, у него дружелюбное лицо и пышные седые волосы. Поразмыслив, он спрашивает:
— Откуда ты, малыш?
— Я живу на улице Верди, в верхней части.
— А как тебя зовут?
— Хуан.
— Хочешь заработать дуро?
— А что я должен делать?
— В точности то же самое, только без папиросы. Приходи завтра в пять вечера, и я тебе все объясню.
— Прямо сюда?
— Прямо сюда. Войдешь и спросишь сеньора Виктора Валенти. Это я. Да, и еще кое-что. — Он достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом. — Это стихотворение на каталонском. Я хочу, чтобы к завтрашнему дню ты выучил его наизусть. Ты ведь говоришь немного на нашем языке?
— Да, сеньор, но очень плохо, — отвечаю я по-каталонски, старательно коверкая слова.
— Это не страшно. Держи, — и он протянул мне листок — Думаю, тебе не трудно будет выучить этот стишок. Он совсем коротенький.
— Да, сеньор.
Все мои мысли заняты обещанными деньгами.
И вот наступает завтрашний день, воскресенье. Я готов намного раньше условленного часа и сгораю от нетерпения. Фанеке тоже хочется пойти, но впервые я не беру его с собой. «Не ходи один, черт возьми! Нарвешься на неприятности!» — «Дурак, ни на что я не нарвусь, — отвечаю я ему, — а вот дуро заработаю».
Причесанный и умытый, в лучших штанах и чистой рубашке, в пять часов пополудни я вхожу в парк за оградой, и Вилла Валенти открывается передо мной как сказочный сон. Посыпанная гравием дорожка выводит меня к шумному сердцу сада: большой лужайке с посаженными деревьями и зеленоватым прудом и дому с нарядным фасадом. Цветники усыпаны прелыми листьями, воздух полон их сладковатым и терпким ароматом. Я вижу автомобили и нарядных гостей, окруженных детьми и собаками; все держатся по-домашнему и разговаривают по-каталонски. Из садовой беседки перетаскивают стулья и скамейки к задней части дома, в большую полукруглую гостиную, где из мебели и драпировки поспешно возводится театральная сцена. Я замечаю человек двадцать взрослых, а еще — дети. Из репродуктора раздается тенор Эмили Вендрейля[15], исполняющего каталонские песни: «Розо, Розо, свет моей жизни...»
Я обращаюсь к господину, который, стоя на стуле, возится с проводкой, и спрашиваю, где можно разыскать дона Виктора Валенти. Господин отвечает мне, что тот репетирует в библиотеке. Листок с выученным стихотворением я держу в руке. Библиотека находится на первом этаже, но прежде чем попасть туда, мне приходится обойти весь дом, и, открыв рот, я разглядываю высокие арки, отшлифованную временем деревянную резьбу, витражи и тончайшие инкрустации, мозаичное изображение Сан-Жорди[16], и над всем этим — потолок, затейливо украшенный белой лепниной.
— А, наконец-то пожаловал мой андалусский паук, — восклицает сеньор Валенти, когда я появляюсь в дверях библиотеки. — Не обижайся, малыш, я шучу. Проходи, садись вот сюда и подожди минутку.
Сегодня сеньор Валенти одет по-другому: вместо белого костюма на нем одеяние благородного средневекового рыцаря. В руках он держит раскрытую школьную тетрадку, и, заглядывая в нее, дает указания четырем девушкам с длинными волосами, наряженным в туники. Трое актеров, одетые так же, как сеньор Валенти, по очереди читают стихи и в определенном порядке переходят с места на место. Кругом суета, полдюжины мужчин прилаживают парики и накладные бороды, а девушки надевают сверкающие ожерелья и цветочные гирлянды. В библиотеке из двух ширм устроена театральная уборная; посреди нее стоит стол, заваленный одеждой, шпагами, коробочками с гримом, париками и накладными бородами.