— Вы захватили с собой тетради?
— Нет. А вам было бы интересно?
— Умираю от любопытства, — улыбнулась Норма. — Там, наверное, много интимных подробностей?
— Да, есть кое-что... Он вспоминает, как вы, сеньора, его бросили. Но в основном он пишет о нашем детстве, о том, как мы пацанами бегали по кварталу, обо мне... И об этом особняке, когда вас еще на свете не было.
— Мне бы очень хотелось прочесть.
— Я принесу их. А может, вы хотите увидеться где-нибудь в другом месте? — осмелился он наконец.
В течение нескольких секунд она, казалось, обдумывала его предложение. Ее глаза за выпуклыми сферами стекол потупились, затем она осторожно взглянула на гордую кудрявую голову андалусийца, на его насмешливый змеиный глаз. Она по-прежнему казалась спокойной и холодноватой:
— Да, лучше вам еще как-нибудь зайти.
Улыбаясь, она встала, и он понял, что пора уходить.
Он чувствовал разочарование. Ни на что не хватило времени, он успел только показать ей себя. Он вежливо простился, и Норма проводила его до дверей.
— Оставьте ваш телефон, сеньор Фанека. Вдруг мне все же удастся отыскать альбом...
Марес почувствовал, как пропасть разверзлась у его ног. Конечно, надо было позаботиться об этом раньше. Должен же Фанека иметь какое-то жилье... Но где?
— Что-то не могу припомнить свой номер, сеньора, — помялся он. — Я, видите ли, остановился в отеле. У меня есть некоторые сбережения, и я думаю пожить немного в Барселоне, я люблю этот город предприимчивых каталонцев, умных и свободных женщин...
— Вы один живете?
— Да, сеньора, один-одинешенек. К вашим услугам. Лучше жить одному, чем в плохой компании.
— Дайте мне ваш адрес, пожалуйста. Если альбом Жоана найдется, я передам вам его с посыльным. — Она широко улыбнулась и слегка прикусила нижнюю губу. — Или нет, лучше я сама вам его отдам, когда вы занесете тетради...
Когда она смолкла и они подошли к входной двери, переодетый Марес уже продумал, где живет его персонаж и что нужно делать дальше. Я мог бы сказать ей, что временно живу на Вальден, в ее квартире, поспешно прикидывал он, но, зная, что там Марес, она бы никогда туда не пришла... Надо предложить другое место. Конечно, ему надо где-то жить, иметь свой собственный адрес — вдруг Норма захочет увидеться с ним вне дома. Он повернулся к ней вполоборота, стройный, горделивый, с небрежно засунутой в карман рукой, и неторопливо ответил мягким и чуть хрипловатым голосом:
— Я живу в пансионе «Инес». Он находится в квартале у самого неба — вы, сеньора, такого никогда, наверно, не видали, — на той самой улице, где мы с Жоаном выросли. Улица Верди, дом триста двенадцать. Это, сеньора, очень скромный пансион, построенный в незапамятные времена, и люди в нем все очень славные и симпатичные. Я там с тех пор, как вернулся из Германии, да, сеньора, потому что семьи у меня в Барселоне нет... Я вам звякну, чтобы оставить телефон. Может, пойдем посидим где-нибудь. Если вы, сеньора, соблаговолите прийти, я буду очень рад, я знаю один бар, славное местечко...
— Спасибо. — Норма протянула ему руку, улыбаясь. — Я подумаю.
— Всего доброго, Фанека.
— До скорого свидания, сеньора.
6
Выйдя за ворота, Марес очутился на шумном и оживленном проспекте. Внезапно его охватила дурнота и головокружение. На мгновение у него возникло чувство, что он — никто, а город вокруг —загадочный и безымянный. Он повернул голову: позади него, окутанный легким туманом в предвечерних сумерках, дремал парк. Огни виллы мерцали между деревьями, тусклые и далекие, словно были на другом берегу жизни. Он облокотился о крылатого дракона на чугунной решетке и тяжело вздохнул. Приключение с Нормой не доставило ему ни малейшего удовольствия, и теперь он пытался отыскать тому причину. Дело не в том, что он Норме не понравился, напротив, знойная каталонка с огромным удовольствием устремилась бы в опытные объятия андалусийца. «Черт подери, — думал Марес, — это всего лишь вопрос времени. Но разве это не означает наставить рога самому себе?» Поразмыслив об этом, он почувствовал, что еще больше заплутал в таинственном безымянном мире, и улыбнулся. «А почему бы и нет, собственно, — сказал он себе, — если это делали другие, почему бы мне самому не наставить себе рога, вернее, не мне, а этому чучелу Фанеке».
Его рука нащупала за спиной извилистый язык в драконьей пасти, он оперся на него и в тот же миг почувствовал тяжесть в голове, словно после дурного сна. На душе было скверно. Неожиданно ему вспомнился гнилой мандарин, который в тот далекий день кто-то насадил на драконий язык, и рот наполнился терпким, горьковатым вкусом. Хотя, несмотря на голод, который преследовал его по пятам в то далекое послевоенное время, он не был уверен, что именно он, Марес, съел мандарин. Точно, его слопал Фанека, он всегда был голоднее, сказал он себе. Ночной мотылек с белыми крылышками закружился вокруг него, задевая голову дракона на чугунной решетке.