— Но я не лгу, товарищ начальник. Все, что я сказал, — правда.
— И то, что после побега из прокуратуры отправились прямо к Сбойчаковой, ни к кому не заходя, тоже правда? Вы что, не узнали того, кто вас опознал? Может, снова надо пригласить племянницу профессора Варламова? Она вам многое напомнит.
Малявкин вскинул руку к лицу:
— Она?.. Ната?.. Она вам рассказала? Нет, я сам. Сам. Скажу все…
— Нет уж, хватит, — жестко перебил Горюнов. — Мы вас достаточно слушали. Теперь говорить буду я, а ваше дело слушать и отвечать на вопросы. Я вас предупреждал. Потрудитесь сообщить — только правду, — как, каким путем, с какой целью вы приехали в Москву?
— Я же вам говорил, — с тоской произнес Малявкин. — Я получил отпуск. Вот и приехал. В мае…
— В мае? А сейчас июль! На какой же срок вам предоставили отпуск?
— Отпуск я получил на три месяца.
— Вот ваши документы. — Горюнов подошел к своему столу и приподнял лежавшую с края пачку документов. — Не Задворного, а Малявкина. Так, кажется, ваша подлинная фамилия? Ваше заявление, будто вам был предоставлен отпуск, ничем не подтверждается. Судя по документам, вы ехали не в отпуск, а в командировку. Какую командировку? С какой целью?
Малявкин перевел дыхание и машинально провел рукой по лбу, отирая выступивший пот.
— Ах, это? — сказал он. — Так тут же все проще простого. У нас в части посчитали неудобным оформлять поездку как отпуск, вот командование и приказало выписать мне командировочное предписание.
— Командование? — вмешался Скворецкий. — Какое командование?
— К-как к-как-кое? — опять начал заикаться Малявкин. — Я в-вас не п-понимаю…
— Отлично понимаете, — зло сказал Скворецкий и кивнул Горюнову: ладно, продолжай. Посмотрим, что будет дальше.
Виктор поплотнее уселся в кресле и задал новый вопрос:
— Вы приехали в Москву один или…
— Один, — поспешно ответил Малявкин.
— Один? — В голосе Горюнова послышалась угроза. — Это точно?
— Да, — неуверенно произнес Малявкин. — Один. Хотя… если быть точным…
— То есть?
— Видите ли, я ехал один, но одновременно со мной в Москву ехал мой товарищ…
— Ах вот как?.. И это вы называете — один? Как фамилия этого товарища? Имя?
— Гитаев. Матвей Александрович Гитаев. Старший лейтенант.
— Где вы взяли продовольственные аттестаты, которыми пользовались в Москве?
— В части. Где же еще?
— В части? А как появилось в аттестате целое отделение солдат? Тоже в части вписали? Да вы, я вижу, шутник!
— Я не знаю, ничего не знаю… Это не я. Это Гитаев. Он все делал.
— Он? А на продсклад тоже он ходил? Один?
— Нет, на продсклад мы ходили вместе.
— Ах, вместе? И так-таки ничего не знаете? Полно!
Вопросы сыпались один за другим, и каждый требовал конкретного ответа.
Теперь Малявкин уже беспрестанно отирал пот, облизывал верхнюю губу. Он все больше и больше путался, ответы его были маловразумительными.
— Где остановился Гитаев в Москве, у кого? — внезапно спросил Скворецкий.
— Гитаев? — замялся Малявкин, собираясь с мыслями. — Я — я не знаю. Он мне не говорил.
— Не говорил?! Значит, прикажете понимать, вы жили в Москве не вместе, а порознь? Отвечайте.
— Мы… то есть я… мы жили порознь. — Малявкин говорил с отчаянием. — Хотя нет, вместе.
Малявкин вспомнил Нату и сообразил, что тут лгать бессмысленно: все, что знает Ната, знают, по-видимому, и следователи. Да, запутался он, заврался. Что делать? Что говорить? Малявкин смолк.
— Кстати, — настаивал Скворецкий, — почему, рассказывая о том, куда вы кинулись из прокуратуры, вы умолчали о Варламовых?
— Варламовы? — забормотал Малявкин. — Профессор Варламов? А что, что я должен сказать?
— Ну что сказать, это уж вам знать.
— Но, товарищ майор…
— Гражданин, — жестко сказал Скворецкий. — Гражданин майор. Товарищей больше для вас здесь нет, запомните. Итак, почему вы молчите о Варламовых? Думаете, не знаем? Наивно!
— Нет, я так не думал. Просто… просто я не хотел впутывать профессора в эту историю.
— В какую историю?
Малявкин не ответил. Он сидел понурясь, покусывая губы и молчал.
— Вот что, Малявкин, — заговорил Скворецкий. — Пора понять, что вы изобличены. Факты против вас. Все, что вы тут рассказали (майор приподнял со стола протокол допроса), — ложь. Ложь и чепуха. Ни слова правды. Ваша ложь обернулась против вас. Вы думаете, мы не знаем, что ваше удостоверение личности — фальшивка? Командировочное предписание — фальшивка. Продовольственный аттестат — опять фальшивка. И вам это превосходно известно. К чему же лгать? Нет, так дело не пойдет. И в молчанку играть не выйдет. Мой вам совет: одумайтесь. Пока не поздно, расскажите все. Сами. С самого начала. Не ожидая, пока мы начнем вас изобличать. Вас следователь уже предупреждал о последствиях. Сейчас мы вам предоставляем последнюю возможность. Ясно?
— Да, това… гражданин майор. Ясно.
— Кстати, куда вы девали финку, которой там, в прокуратуре, ударили начальника продовольственного склада?
На лице Малявкина проступило выражение неподдельного изумления:
— Я?.. Ударил?.. Но я никогда в жизни не держал финки в руках. Это… это неправда.
Малявкин вдруг уронил лицо в ладони и горько, взахлеб разрыдался. Во всей его фигуре было что-то мальчишеское: жалко вздрагивали плечи, вздрагивал смешной хохолок на затылке. Он плакал, как маленький ребенок, которого несправедливо обидели. Скворецкий долго, внимательно смотрел на него, потом задумчиво произнес:
— Что, тяжело? Понимаю. Очень тяжело. Но выход один — говорить правду. Только правду…
Малявкин молча, не отрывая рук от лица и продолжая всхлипывать, несколько раз судорожно кивнул головой.
— Вот и отлично, — сказал Кирилл Петрович. — Идите-ка сейчас в камеру, соберитесь с мыслями, потом поговорим. Условились?
— Зря вы его отпустили, Кирилл Петрович, — с недовольством сказал Горюнов, когда конвойный вывел Малявкина из кабинета. — Зря! Он бы сейчас все выложил.
Майор поморщился:
— Никуда он, Малявкин, не денется, некуда ему деваться. Часом раньше, часом позже, но он все расскажет. Уверен. Надо дать ему возможность прийти в себя, все обдумать, припомнить. Дело пойдет куда лучше, надежнее, достовернее. И потом, признаюсь тебе, смущает меня одна вещь — насчет финки. Понимаешь, верю я ему, что он финку в руки не брал, верю, а Попов, помнится, говорил, что финкой его пырнул именно Малявкин. Надо бы проверить. Ты съезди-ка с утра на продсклад, к Попову. Потолкуй с ним. Уточни.
Глава 10
Капитан Попов охотно отвечал на вопросы Горюнова. Он не помнит, кто его ударил финкой: Малявкин, Гитаев? Кажется, он говорил, что Малявкин, но это, значит, не так. Его ударил тот, другой, который убит. А что он перепутал фамилии, ничего странного нет. Ведь видел-то он их обоих чуть ли не один раз, да еще при таких обстоятельствах. Где уж тут разобраться, кто Малявкин, а кто Гитаев.
Как было условлено со Скворецким, о том, что Малявкин задержан, Горюнов Попову не сказал.
Из продсклада Виктор заехал на квартиру Варламовых. Там все было тихо, спокойно; ничего, что заслуживало бы внимания, не произошло. Ната вполне успокоилась и встретила Виктора радостно, как доброго знакомого. С оперативными работниками, которые дежурили на квартире, она уже успела подружиться и даже немного кокетничала.
За это время на квартиру никто не заходил, не появлялся. Правда, несколько раз звонили с работы Петра Андреевича. Так, во всяком случае, говорили звонившие. Ната всем отвечала, что профессора нет, уехал и она не знает, когда он вернется.
Еще звонила Баранова. Полина Евстигнеевна Баранова. Спрашивала Еву Евгеньевну. Настойчиво пыталась узнать, когда она будет. Больше тетушкой никто не интересовался, хотя вообще-то ей постоянно звонит Раиса Максимовна Зайцева.
Виктор слушал болтовню Наты не очень внимательно и, воспользовавшись первым же подходящим предлогом поспешил с ней распрощаться. Однако Кирилл Петрович отнесся к рассказанному Натой куда серьезнее.