Тихомиров принял плащи у гостей.
— Где у вас можно сполоснуть руки? — спросила женщина приятным грудным голосом.
Адвокат проводил гостей в ванну.
Через пять минут все сидели у невысокого столика, а Тихомиров разливал в рюмки коньяк.
— Судя по вашему лицу, молодой человек, — тихо начал Зарецкий, — болезненных симптомов я не замечаю. Меня интересуют заключения ваших врачей.
Сарафанов вынул из внутреннего кармана конверт и протянул его Зарецкому Тот внимательно прочел бумаги и передал конверт своей спутнице.
— Мы взываем к вашей помощи, Борис Михаилович, — надувая щеки, заговорил адвокат. — Пал Матвеич наш казначей. Незаменимое лицо в нашей организации. Я лично, Юрий Семенович Гнилов, Виктор Константинович Докучаев просим вас оказать нам эту неоценимую услугу.
Зарецкий кивнул.
— Не вижу особых препятствий.
— Услуга будет стоить триста тысяч. Анализы покажут, во сколько вам обойдется почка. С донорами есть проблемы. Но не дешевле семидесяти тысяч, — ровный голос женщины резал воздух, как нож масло. — Вы готовы к такому раскладу?
Тихомиров не дал открыть рот Сарафанову:
— Это не вопрос. Будем считать финансовые дела решенными. Какие требования выдвигаются к больному?
— В понедельник он должен приехать к нам. Анализы и обследование займут три-четыре дня, — продолжала Наталья Павловна. — Остальное зависит от донора.
Обычно его находят в течение месяца. Затем операция и три недели стационара для реабилитации. Больной остается под нашим наблюдением несколько лет. Но ежемесячное обследование трудно назвать обременительным.
Зарецкий встал.
— Я думаю, Михал Абрамович сам привезет господина Сарафанова в нашу обитель. Итак, в понедельник к девяти утра.
— Захватите с собой смену белья и зубную щетку? — добавила женщина. — Все, без чего вы не можете обойтись. Остальное мы вам предоставим. И не забудьте задаток в одну треть от гонорара.
О деньгах Сарафанов никогда не забывал, но о цветах для дамы так и не вспомнил. Гости провели в номере не более пяти минут. Они, словно сквозняк, неожиданно ворвались и тут же исчезли.
— Ну как впечатление? — спросил Тихомиров, возвращаясь к своему месту.
— У меня его нет. Цыплят по осени считают.
— И очень хорошо. Врач должен оставаться незамеченным, нейтральным, как судья между болезнью и пациентом. Он не должен нравиться, и его не должны бояться. Это слова самого Зарецкого.
— А доверие? Я вручаю ему свою жизнь. И вот что меня настораживает, Михал Абрамович. Раньше я не думал об этом, а когда заговорили на эту тему, то мысль сама застряла у меня в голове. Где доктор Зарецкий берет доноров для своих операций?
— Покупает. Очень много людей нуждаются в деньгах.
— Вот что, Миша. Я тебя уважаю как человека и как высокого профессионала, но и ты уважай мой интеллект. Я не сегодня на свет родился. Прежде чем пойти на подобный шаг, я кое-что узнал об Институте трансплантации, и мне известно, что Зарецкий делал пересадки сердца. Его возможности не ограничены. Он перебрасывает любой орган из одного тела в другое, как жонглер манипулирует шариками. Но человек не отдаст свое сердце добровольно.
Адвокат выпил рюмку коньяка и вновь раскурил трубку.
— Ладно, Пал Матвеич. Я тебе уже сказал, что помогал Зарецкому и подбрасывал ему некоторые идейки. Одна из них заключается в следующем. В некоем городе, где находится немало больниц, сколочена бригада опытных врачей. У них есть своя картотека. Лежит в больнице человек с больным сердцем, но очень хорошими почками. Его анализы, возраст, пол — все заносится в картотеку. Как правило, это обреченные больные. Таких море. Когда ты сдашь все анализы, их перешлют в этот город. Там по картотеке тебе подберут донора. К примеру, с больным сердцем. Его навестит врач или его пригласят к врачу и порекомендуют поехать в Москву на лечение. Больные, как правило, люди одинокие. На приеме в кабинете врача с ним знакомится наш человек, который якобы тоже страдает тем же заболеванием. Больные люди быстро сходятся и становятся родственными душами.
Оба получают направления в Москву и отправляются с надеждой на чудодейственное выздоровление в столицу. Дальше дело техники. Конечно, когда речь идет о пересадке сердца, клиент не возвращается назад. Тут работает группа доставки.
Врачи указывают пальцем на донора, и не их забота доставить его свеженьким и без царапин в лабораторию Зарецкого, а опытных и проверенных профессионалов.
Как правило, клиенты пребывают в глубоком сне и ничего не знают о том, как судьба распорядится их жизнями.
— Значит, Зарецкий идет на умышленное убийство?
— Не думаю. Этим занимается Кошман, его правая рука. Но я уже сказал: доноры — люди обреченные и их в любом случае ждет тихая смерть и похороны за государственный счет. Зарецкий берет двух обреченных на гибель людей и одному из них спасает жизнь. Медицинская этика тут ни при чем. Важен результат.
Никакой философии, чистый прагматизм. Если распускать слюни по каждой погибшей от эксперимента мышки, то наука не тронулась бы с места. Тебе сказали, что в зависимости от анализов будет назначена цена за орган. Эти деньги идут на содержание бригады врачей и бригады перевозчиков. Не каждого донора легко доставить в лабораторию. Чем больше сложностей, тем выше цена. И помни: ты единственный, кто знает об этом. Другие клиенты считают, что органы им доставляют из-за границы или из больниц от свежих трупов.
— Неприятный осадок.
Адвокат фыркнул:
— Хватит из себя святошу строить, Паша. Скольких здоровых и богатых банкиров с твоей подачи команда Вихрова на тот свет отправила? А все для дела, для твоего процветания. Не будь этих трупов, найденных в подъездах, и у тебя не было бы денег на операцию. В итоге ты сам превратился бы в покойника через год, а то и раньше. Умей ты стрелять — сам бы всех уложил наповал и не поморщился.
Без жертв невозможно процветание. Наш клан процветает не за счет мудрой политики господина Гнилова. Мы поливаем свои цветочки кровью, оттого они цветут так красиво и превращаются в сочные плоды. Мне ли говорить казначею, что в твоих закромах лежит около пятидесяти миллионов долларов черным налом. Мы способны купить кого угодно. Сарафанов осмотрелся по сторонам.
— Не дергайся. Здесь нас никто не услышит. Лучшие спецы в этой области каждый день проверяют наши явочные точки.
— Даже спецам верить нельзя. Каждая козявка ищет для себя выгоду.
— За козявками наблюдают другие козявки, а за теми — третьи. Сговор исключен. Вихров в доле, и он не мудак, чтобы допустить утечки. Его голова полетит первой. А на нас компромат годами собирать придется — и кто собирать-то будет? Прокуратура, которая у нас на зарплате сидит, или менты, живущие на наше подаяние? Мы сегодня пишем законы и претворяем их в жизнь, а не кучка болтунов, сверкающих гнилыми зубами на экранах.
Сарафанов вздохнул. Он терпеть не мог разглагольствований Тихомирова, особенно когда тот выпьет.
— Это не зал суда, Михаил Абрамыч. Не затрачивай слюну понапрасну. С тобой никто не спорит.
В комнате повисла тишина. Адвокат разлил коньяк по рюмкам. Лицо его раскраснелось, и Сарафанов чувствовал, что пора уходить. Этот граммофон до утра не замолкнет.
В тот момент, когда Татьяна Медведева вышла из салона красоты, к ней подошел высокий мужчина лет сорока. Приятный, широкоплечий, с ямочкой на подбородке. Подобные методы знакомства вышли из моды. Но после салона красоты, где над ее внешностью работали более трех часов, можно не удивляться и редким исключениям. Она себе нравилась и знала цену своей внешности. Даже некоторые недостатки она считала своеобразным шармом.
— Извините за назойливость, но я хотел бы поговорить с вами.
— Говорите, — Татьяна изобразила изумление и еще шире открыла свои огромные глаза. «У него приятный голос», — подумала она.